Моя Шамбала
Шрифт:
Свободных мест не было. Люди сидели плотно, так что, если бы в цирк пришла тетя Клава, ей пришлось бы покупать два билета, такие узкие места отводились на одно-го человека.
Мы стояли за последним рядом галерки у самого вхо-да. У Монгола голова упиралась в брезент, уходящий кону-сом вверх, и он стоял, пригнув голову, как бодливый бык перед атакой.
Заиграли марш, и все стихло. Только шуршали бумаж-ки. Наверно, кавалеры угощали дам конфетами...
Перед нами сидела мелкая шпана с Курской. Я стал ловить себя на том, что не могу сосредоточиться. Что-то мне мешало. Музыка вдруг уплывала, и в уши врывался
– Клоунов давай!
– раздался голос сидящего прямо пе-редо мной пацана. Я чуть не упирался в его стриженную под бокс голову с оттопыренными ушами. Мой мозг с про-тивным звоном стал расползаться сначала до размеров цирка, потом до размеров всей площади, на которой стоял этот цирк. Теперь я видел цирк сверху. Видел вагончики, кассу. А потом меня словно бросило со всего маху на толпу у кассы. Я оказался возле того лопоухого пацана, когда он ловко вытянул кошелек из сумочки молодой женщины, тут же передал его пацану постарше и быстро выбрался из оче-реди сам. Опять мои уши прорезал женский вопль, и все исчезло. Оркестр играл марш, а я смотрел на арену. Но ко-гда я почувствовал, что оркестр начинает снова куда-то уп-лывать, я стал протискиваться на другой конец, где стоял Пахом, подальше от сидевшего передо мной карманника.
На арену вышел наш знакомый Станислав Юрьевич. Раздались аплодисменты. Оркестр умолк. Станислав Юрье-вич поднял руки, призывая к тишине, и обратился к зрите-лям:
– Здравствуйте, уважаемая публика. Московский цирк приветствует вас сегодня на этой арене.
Переждав аплодисменты, он продолжал:
– Сегодня мы вам покажем дрессированных диких зве-рей, а также вы увидите гимнастов под куполом цирка, мага и чародея и его говорящую голову, лилипутов и многое дру-гое, не менее интересное. Весь спектакль вас будут смешить клоуны Бип и Боб.
И сразу выскочили два клоуна: один уже знакомый нам белый и другой, рыжий. Голову рыжего украшала ог-ненная шевелюра.
Белый клоун, ни слова не говоря, огрел рыжего тро-стью по голове, тот упал как подкошенный, потом встал и заревел, а из глаз его фонтаном били слезы. Он мотал голо-вой, и слезы поливали арену как из лейки.
– За что ты меня бьешь, Бип?
– А это, чтобы ты не врал, Боб!
– Да я еще ни слова не сказал.
– Вот потому и не сказал, что я тебя побил, а если бы сказал, то обязательно соврал бы.
И он снова стукнул рыжего увесистой тростью. Зрите-ли хохотали до слез.
Потом на арену выходили акробаты. Они делали саль-то, ловко крутили фляши, прыгали с трамплинов, станови-лись в трехэтажные пирамиды.
Ходили на задних лапах беленькие болонки, считала до четырех сообразительная дворняга, которую портил, а, может быть, украшал, хвост закорючкой.
Красавцы-кони вороной масти тоже ходили на задних ногах, становились на одно колено и, кивая головой, благо-дарили публику за аплодисменты.
Фокусник показывал забавные фокусы с узлами на ве-ревочках и металлическими кольцами.
Голова действительно лежала на тарелке и разговари-вала, а девушку, которая вышла из публики, распилили по-полам, туловище откатили в одну сторону, а ноги - в дру-гую, потом соединили, и она, как ни в чем не бывало, вы-лезла из ящика. Hа свoe место она не вернулась, а ушла за кулисы служебного входа.
Лилипуты проделывали все то же, что и обычные ар-тисты: они показывали фокусы, жонглировали маленькими шарами и булавами, крутили, тарелки на палочках, а де-вочка-лилипутка доставала зубами розу с помоста, про-гнувшись через спину, а потом просовывала улыбающуюся голову между ног и так ходила, держась руками за ноги, го-ловой вниз. У лилипутов был даже свой силач, толстый, почти квадратный, человек. Он ходил по арене, широко расставив ноги и руки, поднимал гири, жонглировал штан-гой с двумя шарами на концах грифа, бросал вверх метал-лическое ядро и ловил его на шею.
А после небольшого перерыва, во время которого мы не выходили из цирка, опасаясь, что назад нас не пустят, мы увидели львов и тигра. Дрессировщик с пышными чер-ными усами щелкнул кнутом, и они выскочили на арену, огороженную металлической решеткой, которую рабочие быстро собрали за перерыв. Дрессировщик кнутом загнал зверей на тумбы. Кнут щелкал беспрерывно, звери рычали и пытались лапами достать кнут, но делали все, что хотел от них дрессировщик: перепрыгивали один через другого, прыгали через горящее кольцо. Дрессировщик раздвигал львам пасти и садился на их спины. Львы на все отвечали рыком, внутренне противясь, но ни разу не ослушались дрессировщика.
Домой мы шли возбужденные и пресыщенные таким для нас редким зрелищем, как цирк.
– Миш, а Миш, - спросил Семен Письман у Монгола.
– А как фокусник тетку перелепил, а она целая?
– Как, как! Очень просто! Там две тетки были спрятаны.
– А куда ж они прятались? Там же некуда. Один ящик, в котором она лежала.
Монгол подумал, пожал плечами и честно ответил:
– Почем я знаю?
– А голова?
– спросил Каплунский, - Ведь не отрезали же её в самом деле? Куда туловище делось?
– Может это гипноз?
– предположил Армен Григорян.
– Ага, гипноз!
– засмеялся Монгол.
– Туловище есть, а весь зал не видит. Скажи, Вовец.
– Да нет, конечно, - подтвердил я.
Монгол взял кепку Армена за козырек и натянул ему на глаза.
– Я читал в одной книжке, - сказал Самуил.
– Там объ-ясняются физические явления. Оказывается, можно так ус-тановить зеркала, что они будут преломлять свет особым образом, и всем будет казаться, что это пустое место. Нам кажется, например, что стол с ножками, а на самом деле это ящик.
– Ну, это ты загнул!
– не поверил Венька-хорик, кото-рый со своими пацанами шел впереди.
– Какие зеркала ни ставь, ноги-то закроются. А фокусник ходил вокруг стола, и мы все видели его ноги.
Так и не решив этот вопрос, мы разошлись по домам.
Глава 14
Олька теряет карточки. Симка-дурочка. Городские сумасшедшие. Керосиновая лавка. На речке. Я "колдую"
Мать варила обед. Летом она готовила на примусе. Со-седки, Туболиха и тетя Нина, пользовались керосинками. Мать керосинку не любила - в ней хоть и было пять фити-лей, грела она слабо.