Моя судьба с последней парты
Шрифт:
Потом Оля бежала мыть свое отделение: она устроилась в стационар санитаркой, чтобы быть ближе к бабуле. Вечером ее меняла мама. Они почти перестали разговаривать. Молчаливый упрек матери лег еще одним тяжелым грузом на душу Оли. От яркой рыжеволосой красавицы не осталось и следа. На голове появился светлый пробор: волосы окрашивать было некогда. Глаза потухли, одежда стала болтаться. Хотелось кричать, но сил не было даже на это.
Однажды ее пригласил к себе главный врач и спросил:
— Ты куда собираешься поступать?
— На юридически факультет, — ответила Оля,
— Не хочешь в наше медучилище поступить? Учиться по срокам намного меньше, чем в институте. Сразу по окончании я могу гарантировать тебе место в больнице. Я уже неделю приглядываюсь к тебе и вижу, что руки у тебя золотые и сердце тоже. Нам такие сотрудники нужны.
Оля вернулась в палату, так и не приняв решения. Она посмотрела на бледную бабушку, лежавшую неподвижно на кровати, и поняла: без нее бабуля пропадет. Она снова пошла в кабинет главного врача и согласилась.
Глава 7
— Венька, бисово семя, куда тебя черти гонят? — несся по улице сердитый женский голос, и прохожие испуганно оборачивались, а потом, улыбаясь, качали головой.
Маленький мальчик, сверкая синими глазенками из-под низкого козырька бейсболки, удирал на самокате от бабушки. Та семенила за ним, опираясь на палку, но не успевала. Вот ребенок остановился поодаль, показал розовый язычок, подождал, пока пожилая женщина приблизится, и снова, смеясь, помчался вперед.
Оля стояла на крыльце сельской больницы и с улыбкой наблюдала за проказником-сыном. Одна и та же картина каждый день. Венька сбегал от бабушки, которая не могла уследить за перемещениями активного мальчика, и ехал на самокате к матери. Вот он бросил свою машину, бегом поднялся на крыльцо и уткнулся в белый халат, обняв родные колени.
— Ты почему бабулю не слушаешься? — упрекнула сына Оля.
— А что она пристает! Ешь кашу, ешь кашу, большой будешь! — передразнил Венька бабушку, которая наконец, задыхаясь от спешки, приблизилась к ним.
— А разве это неправда? — погладила по голове мальчика Оля. — Смотри, тебе уже пять лет, а ростом ты ниже своих друзей. Все они едят утром кашу.
— Б-е-е-е… невкусная, с соплями, — скривил лицо ребенок. Оля посмотрела на маму.
— Обычная каша, геркулесовая, — пожала плечами Галина Семеновна. — Ты совсем его избаловала. Все позволяешь, вот он и ведет себя, как хочет.
— Мама, не ворчи. Потерпи немного, скоро осень, откроется садик, и тебе легче станет. Ты же знаешь, я не могу бросить работу.
Галина Семеновна молча отвернулась, на глазах появились слезы. Сердце Оли болезненно сжалось: последние несколько лет ангелы-хранители отвернулись от их семьи. Нападение на Олю на выпускном вечере запустило целую цепочку трагических событий, и, казалось, что череда неприятностей и горя не закончится никогда.
Варвара Петровна умерла осенью того же года: изношенное сердце не пережило второго инфаркта, вызванного известием о беременности Оли.
Если бы мама не жила так лихорадочно в последние месяцы, возможно, как более опытная и взрослая, она бы заметила первые признаки новой беды. Олю тошнило по утрам, иногда кружилась голова. Некоторые запахи просто сводили с ума. Она поправилась на несколько килограммов, хотя внешне выглядела стройной, как тростинка. Часто болел живот, но, занятая уходом за бабушкой, работой в стационаре, поступлением в медицинский колледж, девушка не обращала внимание на эти боли.
Оля загружала себя работой, чтобы отключить голову и избавиться от отчаяния. «Не думать, не вспоминать, не мечтать, не планировать», — это был новый лозунг ее жизни. День прошел, и ладно. Наступил новый — отлично. На улице жарко — значит, лето. Идет дождь — близится осень. Бабушка съела две ложки каши и улыбнулась — счастье. Простая жизнь, примитивные чувства и желания.
Не жизнь, а выживание.
В ноябре Оля заметила, что к тянущим болям в животе прибавилось странное ощущение: будто кто-то постоянно щекотал брюшную стенку изнутри. Любимые джинсы застегивались теперь с трудом. Если раньше она бегом спускалась по лестнице, то сейчас поймала себя на мысли, что двигается осторожно. Организм включился в работу по защите новой жизни, а сознание еще не догадывалось о ее существовании. Раскрыла глаза на проблему как всегда баба Аня.
Однажды, когда Оля бежала к бабушке в больницу через сквер возле дома, она услышала свое имя и остановилась. Оглядевшись, она увидела стайку пенсионерок, сидевших на скамейке. Наклонив головы к бабе Ане, они внимательно ее слушали. Оля приблизилась к ним и, ругая себя за невоспитанность, остановилась за кустами.
— Олька Звонарева. Вот шалава! Сначала жизнь Шереметовым испортила, а теперь еще и дьявольское отродье в пузе носит.
— Ладно тебе, Анюта, хватит девчонку клевать! Не лезь сама в чужую жизнь и к тебе никто не полезет, — заступилась за Олю старушка с узлом седых волос на голове.
— А откуда ты знаешь, что она беременная? — поинтересовалась другая.
— Да ты на нее посмотри. Грудь в лифчике не помещается, джинсы на животе того и гляди лопнут. Лицо отечное, один нос торчит. Ясно дело, залетела.
Оля на ватных ногах вышла из кустов и побрела обратно. С ребенком свое состояние она никак не связывала. Даже мысли такие ей в голову не приходили. После изнасилования в качестве профилактики нежелательной беременности ей сделали массаж матки и вкололи какое-то лекарство. Они с мамой успокоились, а тут… на тебе… получи новый подарок судьбы.
На полдороге она остановилась и поехала в больницу. Сразу направилась к главврачу, который так по-отечески отнесся к ней в начале лета и даже помог с поступлением, и рассказала о ситуации. Он молча выслушал ее, а потом позвонил знакомому врачу. Из кабинета гинеколога Оля вышла в полуобморочном состоянии. Как приехала домой, совершенно не помнила.
У себя в комнате Оля разделась и подошла к зеркалу. Все выглядело так, как сказала глазастая баба Аня. Втянутый ранее живот и правда слегка округлился. Лицо отекло и покрылось темными пятнами. Изнутри Оля опять почувствовала щекотание и положила руку на это место. Кто-то стукнул в ладонь.