Моя Святая Земля
Шрифт:
– Да ладно, святой братец, - вдруг встрял Сэдрик.
– Кому от этого будет жарко или холодно? Просто - найди местечко, где мы бы могли провести ночь - чтобы оттуда было хорошо видно алтарь. Влюблён братишка, безнадёжно, мирская суета, конечно - но снизойди к слабостям мирских человек, а мы пожертвуем, - и здоровой рукой сунул монаху серебряную монету.
Монах взглянул на деньги, фокусным образом исчезнувшие с его ладони, и тяжело вздохнул над несовершенством мира:
– Молись, бедное дитя, чтоб Вседержитель наш тебя от наваждения избавил... ну что мне делать с душевной добротой и благостью, внушённой Господом?!
– Мы никому не скажем, - пообещал Эральд.
– Просидим ночь тихо, как мыши, а утром посмотрим на церемонию...
Монах быстро, воровато оглянулся.
– Позже приходите. Когда храм запрут, приходите, к западному входу. Я вас впущу. А сейчас - идите себе, сейчас стража придёт, и мирские станут храм проверять... Всё боятся чего-то... чего бояться в доме Божьем...
– Только впустите, пожалуйста, - сказал Эральд, заглядывая монаху в глаза.
– Мы будем надеяться на вас, как на Господа.
– Всё сказал уже, - буркнул монах.
– Идите, идите, пока святой наставник не заметил...
Эральд и Сэдрик вышли из храма - чуть не столкнувшись у входа с отрядом солдат, которыми руководил маленький человечек, до ушей закутанный в мех.
– Срань господня, - ругнулся Сэдрик.
– Повсюду шпионы, не растрепал бы, монах поганый... Теперь вот трясись - впустит или не впустит... Последнее ему отдал, засранцу...
– А откуда у тебя вообще деньги, Сэдрик?
– спросил Эральд.
– На что ты живёшь? Ты ведь не аристократ, дохода с земель не получаешь...
– Точно, - Сэдрик скорчил гримасу.
– Не с земель, а из земли. Граблю мёртвых, доволен?
– Офигеть... прости.
– Это ты прости, не могу я тебе врать, король. А откуда ещё? Жратва всю дорогу дорогая, а мне - в поле, что ли, работать с одной рукой? Господа ради побираться - так добрые люди проклятому не подадут...
– Сэдрик...
– Если нам понадобится, туда и пойду. На кладбище. По крайней мере, медяки с глаз будут, а повезёт - так и больше. Мне плевать, насколько тебя коробит, король. Если нам с тобой вообще понадобятся деньги после этой свадьбы.
– Сэдрик, я же тебя не упрекаю и не обвиняю...
– Ладно, плевать.
Они остановились в нише у западного входа. Становилось всё холоднее, и стылая морось превратилась в мокрый снег. Ветер свистел в кронах парковых деревьев. Работяги перебрались на площадь перед храмом и принялись сооружать какие-то навесы; снег падал на факелы, свет стал красен и зловещ.
Эральду было холодно. Он накинул на голову капюшон и обхватил себя руками, но холод тёк откуда-то изнутри, превращаясь в мелкую нервную дрожь.
– Не простудись, - сказал Сэдрик.
– Встань так, тут меньше дует.
– Ты уверен, что хочешь остаться со мной?
– спросил Эральд, вжимаясь в нишу всем телом.
– Я даже не представляю, что будет завтра.
– Не выйдет у тебя от меня избавиться, - буркнул Сэдрик.
– Вот бы сбитня ещё или вина горячего... Да где же этот сучий монах, бесы его носят... Может, подождём где-нибудь под крышей?
– Мы уйдём, а он выйдет.
– Ну да...
Время тянулось страшно долго. Эральду казалось, будто оно остановилось вообще, он впал в странный транс и с ясностью галлюцинации видел, как по узкому и низкому лазу, рвано освещённому факелом, идут громадный белобрысый мужчина в тёмно-красном плаще с золотым кантом и миниатюрная беременная женщина в тяжёлом синем платье, вышитом жемчугом - ей тяжело, он её поддерживает, и лица у обоих отчаянные... отчаянные и безнадёжные...
Мама. Как сложно отвлечься.
– Я всё время думаю о ней, государь, - сказал принц Бриан.
Эральд вздрогнул и тут же сообразил, что, вероятно, задремал стоя, прислонившись к храмовой стене. Бриан стоял перед ним, как бледный призрак - и сквозь его тело просвечивали факелы работяг.
– Зачем вы здесь?
– спросил Эральд, не разжимая губ. Казалось, что первое же сказанное вслух слово его разбудит - но Бриан услышал и так.
– Я умираю, государь, - шепнул Бриан, и слеза скользнула по его обезображенному лицу.
– Но клянусь, я не умру, пока не попытаюсь искупить хоть часть зла. Я буду свидетельствовать в вашу пользу, государь. Против себя. Лучше умереть на плахе, сохранив остатки чести, чем подохнуть от яда, как замученному псу... не смею просить прощения - нет мне прощения...
– Я понял, - кивнул Эральд, и тут скрипнула отворяемая храмовая дверь.
Сон слетел и призрак исчез.
– Ты заснул, что ли?
– удивился Сэдрик.
– Идём!
Монах с подсвечником ждал в притворе.
– Куда идти?
– спросил Эральд, с трудом приходя в себя.
– За мною, отроки. Живей идите, да тише - чтоб не заподозрил никто...
Сэдрик потянул Эральда за локоть. Они прошли за семенящим монахом по тёмному храму, слыша гулкое эхо собственных шагов; мраморные фигуры крылатых воинов белели, как привидения, нерукотворный образ на стене казался провалом в глухую темноту - в свете пары свечей только бледно блеснуло стекло подсвечников на алтаре. Монах скрипнул чем-то в нише слева от алтаря - и открыл низенькую потайную дверцу.
– Зачем это?
– удивился Эральд, заглянув внутрь. За дверцей оказался крохотный чуланчик, в котором обнаружились низенький табурет и что-то вроде небольшой конторки. К конторке лепились несколько кривых свечных огарков.
– Я имею в виду, зачем эта каморка была построена, святой человек?
– Что отсюда скажешь - у алтаря слышно, - отозвался монах.
– В те времена Иерарх тут служил, Отец Клейдон был ветх и немощен, хоть святой жизни - что позабудет, отсюда подсказывал послушник. И многие пользовались - но нынешний Отец Небесный молод и силён, в служке не нуждается, а комната стоит пуста...
– Тут есть засов, - сказал Сэдрик.
– Закроем изнутри?
– И то, - согласился монах.
– Запри, отрок - и не кажите носа, да и дышите через раз, дабы не расслышал Отец Дерек - он будет государя венчать, а слух у него, как у лисы, остёр.
– А отсюда что-нибудь видно?
– спросил Эральд.
– Или только слышно?
– Прикрой дверь, - пожал плечами монах.
Эральд прикрыл дверь - и увидел в замаскированных щелях свет свечей на алтаре и на хмуром лице Сэдрика. Дверь в нише даже днём была, очевидно, погружена в глубокую тень, а те, кто стоял снаружи, у нерукотворного заалтарного образа, освещались или солнечным светом, или светом свечей. Старый фокус делал абсолютно невидимым наблюдавшего из темноты.