Моя тетушка — ведьма

Джонс Диана Уинн

Тут мы услышали, как дверь в гостиную распахнулась и кто-то пробежал по коридору. От этого у меня возникло странное чувство.

— Неужели это так важно? — спросила мама. Вот кто, оказывается, это сказал.

Входная дверь хлопнула.

— Вероятно, — сказал мистер Фелпс. — Мне не хотелось рисковать. — Тут он посмотрел на Энтони Грина, который стоял, свесив голову, и спросил: — Как он — нормально?

Вид у Энтони Грина был совсем не нормальный, но мама ответила:

— Да, конечно. Он хочет

поесть, вымыться, переодеться и… послушайте, если мы с Мидж сейчас выскочили за дверь, значит, нас теперь всегда будет по две?

Мистер Фелпс завел глаза к потолку и скрипнул зубами.

— Сил моих нет, мама! — воскликнула я. — Еще на часы не забудь посмотреть!

Энтони Грин рассмеялся.

— Нет, — сказал он. — Ваши прежние ипостаси просто дойдут до того момента, когда вы отправились в прошлое. Это же на самом деле вы и есть.

Это были исключительно разумные слова. Похоже, мама случайно сказала именно то, что нужно. И потом все, что она говорила, тоже оказывалось ужасно кстати — и тоже случайно: ведь мама и вправду совершенно ничего не понимала. Мистер Фелпс принес поесть в столовую, где мы, как выяснилось, очутились. Все время, пока я жадно, по-крисовски, заглатывала свою порцию, мама задавала вопросы про путешествия во времени, а Энтони Грин отвечал — очень понятно и разумно. А съесть он смог совсем чуть-чуть.

— Желудок сжался, — сказал он. — Наверное, это неизбежно.

Вошла, шаркая, мисс Фелпс и смущенно пожала ему руку.

— Рада снова видеть вас с нами, — сказала она. — Я только на минутку. Маргарет с мамой скоро вернутся.

— Но мы же здесь! — возразила мама. Ну вот что с ней делать, а?

После этого мистер Фелпс увел Энтони Грина наверх, принять ванну. Ванная была над столовой. Мы услышали оглушительный всплеск, раскаты громкого невеселого смеха и отрывистые команды мистера Фелпса, ясно оставшиеся без внимания.

— Ну вот, у него опять помрачение, — заметила я.

В дверь позвонили. Мы услышали, как мисс Фелпс шаркает открывать. Теперь я понимала, почему мисс Фелпс сказала: «А, я так и думала, что вы вернетесь». Вот уж не знала, что блею, будто овца. Потом шаги наших прежних ипостасей прошуршали в гостиную. Очень скоро я-прежняя снова пробежала по коридору, и мой голос проблеял: «Мистер Фе-елпс!» Все это время из ванной доносились жуткие вопли и всплески — не понимаю, как мы не услышали их в первый раз.

Едва мистер Фелпс спустился по лестнице, мама бросилась к двери.

— Его нельзя оставлять одного! — сказала она. И помчалась наверх, а я помчалась следом, шепча: «Мама, мама, мы не у себя дома!» — и пытаясь ее унять.

Вообще-то у Энтони Грина все было совсем неплохо. Он сидел по шею в ванне — борода у него плавала в пене — и лепил из этой пены разные разности. Когда мы вошли,

он улыбнулся своей длинной улыбкой, извлек из-под воды костлявую руку и коснулся ближайшей пузырчатой горки. Тут вся пена разом окрасилась в блеклые туманные цвета. Вдруг стало видно, что это холмы и поля — и на холмах стоят замки, а в долинах — кучки домиков. Совсем как бывает, когда видишь пейзажи в смятом одеяле.

Мама сказала:

— Вот это да! Очень красиво.

Я сказала:

— Вам пора вылезать. У вас вся кожа сморщилась.

Тут вернулся мистер Фелпс и был страшно шокирован, застав в ванной дам. Он выгнал нас на лестничную площадку и захлопнул дверь. После чего снова принялся выкрикивать отрывистые команды.

— Зря это он. Так его не заставишь слушаться, — сказала мама, прижавшись ухом к двери. — Пустил бы лучше меня.

— По-моему, вообще нельзя никого заставлять слушаться, — сказала я.

— Да, но он же обращается с Энтони будто с ребенком! — воскликнула мама: она пропустила мои слова мимо ушей.

Я мрачно облокотилась о перила и стала думать, удастся ли мне когда-нибудь превратить Криса обратно в человека, если Энтони Грин, судя по всему, спятил, но тут мистер Фелпс распахнул дверь ванной и сказал:

— Кто-нибудь из вас умеет стричь? Мне он не позволяет.

— Попробуем, — ответила мама.

Энтони Грин сидел на пробковой табуретке, и вид у него был ниже шеи нормальный, а выше — еще нет. Ниже шеи он был в приличных светло-коричневых брюках и свитере, а голова могла бы принадлежать пирату, потерпевшему крушение. Он глядел на себя в зеркало над раковиной.

— Бен Ганн, — сказал он.

— Робинзон Крузо, — сказала я.

Он посмотрел на нас с длинной вопросительной улыбкой.

— Вот я какой, — произнес он. — Могу ли я измениться?

— Вы уже изменили сами себя, пока танцевали вокруг Кренбери, — ответила я.

— Ш-ш, девочка, — вмешался мистер Фелпс.

Он все пытался не дать мне говорить о подобных вещах. Шикал каждый раз, стоило мне упомянуть о бугре или о безумствах, которые учинил Энтони Грин, — а сам Энтони Грин не возражал, и мама меня не останавливала.

— Надо бы состричь бороду, — сказал он, глядя в зеркало.

— Хорошо бы, — ответила я. — Она ужасная.

— А волосы? — спросил он.

— Конечно, — сказали мы с мамой.

— Тогда, Нат, не найдется ли у вас ножниц? — спросил Энтони Грин.

Мистер Фелпс завел глаза к потолку и вытащил ножницы из кармана халата. И протянул их маме, но мама замахала на него руками — пусть, мол, отдаст Энтони Грину. Мистер Фелпс поднял брови, однако все-таки вложил ножницы в бледную изможденную руку Энтони Грина. Энтони Грин несколько секунд смотрел на них с сомнением, а потом сказал: