Моя в наказание
Шрифт:
Вопрос сознательно игнорирую.
— При ребенке моем не ругайся. Пожалуйста.
Сама не отвечу, зачем завожу его сильнее. Но в глазах разгорается то же пламя, которое горело поначалу.
Это провальная тактика, конечно. Мне нужно, чтобы погас, а не разгорелся. Но как сдержаться?
Айдар опускает голову. Смотрит на то, как Сафи болтает с котом. Вернувшись к моему лицу, если верить моему склонному к самообману воображению, выглядит спокойней.
— Ты снова, Айка?
Я снова… Я.
— Так будет всегда,
Дергаю руку. Разворачиваюсь. По спине прокатывается шумный выдох.
Иду к скамейке, на которой, замерев, сидит Аллочка, чтобы взять салфетки и вытереть Сафие руки.
Его голос и слова различаю даже тихие. Даже адресованные не мне.
Он зовет свою дочь бархатистым:
— Сафие, — она тут же подпрыгивает, позабыв о кошке. — Идем за другим мороженым тебе?
И вроде да с богом… Да идите… Дайте продохнуть, смириться, но я оглядываюсь и рявкаю:
— Нет! Ты без моего разрешения никуда не идешь!
Пугаю своим поведением собственного ребенка. Сафие хлопает глазами. Потом, кажется, даже плакать собирается. Не ожидала. Я же так не разговариваю обычно.
Но это раньше было. А сейчас думаю, как бы не завыть.
Бросаю затею с салфетками. Возвращаюсь к Айдару, вклиниваю свою руку между их с Сафиком. Забираю своего ребенка и прячу от него за спину.
— Хуйни не делай. — Он говорит очень тихо и только мне. Практически вкладывает мат в губы. Никто не слышит, но я все равно колю дурацким:
— Проматеришься — приходи. Я не хочу потом от пятилетки слушать подобные слова. И вообще предупреждай. Ты обязан меня предупреждать. Мы гуляем без тебя. Мы тебя не приглашали. И ты не можешь без моего согласия распоряжаться моим ребенком.
— Она настолько же моя, Айлин…
Фыркаю.
— Ты ее не рожал. Ты с ней не страдал. Ты высыпался отлично. Слез не лил. Зубы у тебя с ней не резались. Животик не болел. Деньги на массажи ей не ты зарабатывал. В больнице с ней не ты лежал. Она не с тобой пошла. Первое слово не тебе сказала. Что ты знаешь о ней? С чего вдруг твои права стали равными?
Воздух вокруг нас сгущается. В номере мне не хватило бы смелости. Здесь я совершаю шаг отчаянья. Мои угрозы и обвинения — пшик. Он не считает, что бросил нас. Он не считает, что должен был искать.
Только лицо каменеет и взгляд вынимает душу.
— Так что не строй из себя охрененного отца. Сегодня ты даришь подарки — в фаворе. Завтра другой кто-то…
— Айка…
— Не Айка. Айлин. Айку ты трахаешь. Айлин, как мать своего ребенка, обязан уважать, как бы противно ни было. В следующий раз предупреждай, а сейчас мы уходим.
Отворачиваюсь, подхватываю Сафие на руки и сажаю в машинку. Открываю дверь для Данилы.
Салманова сознательно игнорирую. Улыбаюсь, как будто у меня новые зубы, которые всем нужно показать.
Трясет. Не умираю, а сдыхаю. Обливаюсь кровью, потом и страхом.
— Дань, давай. Мы дальше идем.
Выдыхаю, когда малыш слушается. Машина стартует, я подхватываю под локоть Аллу.
Она ни звука не издает. Пытается подстроиться под мой слишком быстрый шаг. Ей тяжело. Она уже немолода, я слышу, что дыхание учащается, но мне слишком важно от него убежать.
Старшая подруга несколько раз оглядывается, я стону внутри. На очередном не выдерживаю, прошу:
— Аллочка, не надо…
— Хорошо, солнышко… Хорошо…
Гладит мою руку. Наверняка чувствует, что кожа гусиная. Смотрит уже на меня. Волнуется, губы покусывает.
— Алечка…
Зовет. А мне уже всё не нравится. Я уже не хочу говорить…
— Ты его за что так?
— Заслужил.
Молчим.
— Вы поругались?
Мотаю головой.
— Он тебя… Обижает?
Смотрю в никуда. Ни кивнуть не могу. Ни отрицать. В итоге сбиваюсь с шага и запрокидываю голову.
Слезы, здравствуйте. Давно вас не было.
— Алечка…
Алла останавливается тут же. Обнимает, я сдаюсь.
Утыкаюсь в плечо, не могу сдержать истеричные всхлипы. Смотрю туда, где он стоял — уже нет. Ушел. Вроде бы облегчение, а мне еще хуже.
По спине скользит рука, я сбивчиво выталкиваю из легких воздух. Из горла — влагу.
— Скажите… Я правда… Я правда для всех шлюха?
За все эти дни так и не рискнула спросить. А сейчас не могу в себе оставить. Первым ответ на мой вопрос — замершее мягкое тело. Потом Алла сжимает мои плечи и отстраняет. Хмурится. Смотрит в лицо.
Тоже туда, где был Айдар.
— Ты что… Какая шлюха? Это кто тебе сказал?
— Все знают, что я к нему езжу… Чтобы… Для секса… В садике знают? Если Сафие такое скажут…
— Эй, Алечка! Ану прекрати! Никто такого не говорит, ты что? Какая ты… Да я даже повторять не буду! Ты солнышко у нас! Ответственная! Вежливая! Улыбчивая!
Мне не становится легче. Я уже давно не такая, а дерганная и изнутри уничтоженная.
Смотрю в сторону. Даю глазам наполниться слезами. Дальше — одной скатиться. Мое удовольствие теперь — это позволять себе плакать.
К щеке тянется рука. Алла стирает влагу аккуратно. Ловит взгляд. Улыбается. Гладит.
— Алечка, если он тебе такое говорит — ты его не слушай. Шли к черту!
— У него связи, Алл. Он у меня Сафи заберет.
— Не заберет, конечно! Кто он тут? Приехал… Ишь ты… А тебя все знают. За тебя горой встанут.
Соседка хочет как лучше, а делает только хуже. Кто «все»? Мои швеи? Дочери и жены местных чиновников, которых я неплохо крашу? Это же смешно…
— У тебя вот мальчик есть, Алечка… Друг… Леша. Он сын Буткевича, да? Ты с ним поговори. В суде работает. Отец такой. К тебе хорошо относится. Ну чего тебе бояться, зайка? Все на твоей стороне, слышишь?