Моя веселая Англия (сборник)
Шрифт:
Забегая далеко вперед, скажу сразу, что в Британии я тут же поддалась на искушения западного мира, а началось все с того, что я потеряла там свою группу товарищей.
Меня послали в Великобританию. Причем в приглашении было условие, что группу должна сопровождать та самая переводчица, которая по собственной инициативе показывала нам, британцам, редкое, необычное и смешное.
А показывала я им действительно интересное, то, что и многим нашим не мешало бы посмотреть, а они все время откладывают на потом.
Во-первых, я потащила британцев в лес, чтобы показать то место, где медведь спер пограничный узел связи. Как-как? А легко. Узел гудел и жужжал, как ему и положено. Следуя логике медведя всех медведей, это «ж-ж-ж» означало «пчелы», а «пчелы» означало «мед». Медведь сорвал узел со столба, скрутил его, меда не нашел, осерчал сильно и порвал узел, как мавпа газету. И ушел, особо не торопясь, вихляя пышным меховым задом, обиженный, под крики и выстрелы подоспевшего патруля. Как англичане попали в эту закрытую зону? Не спрашивайте. Друзья – это гигантская сила. Потом мы еще поехали на гуцульскую свадьбу в одно село, где, согласно обычаям, перед венчанием будущая теща тащит на себе будущего зятя в гору. Есть женщины не только в русских селеньях. Коня на скаку, это я вам скажу, так, игрушки. Вы попробуйте тащить в гору на спине крепкого хлопца в полной свадебной амуниции, ого! А потом еще невеста верхом на белом коне – это же просто чудо как красиво. Словом, много всего англичане увидели. И потом из благодарности уже планировали, что ж такого необычного и интересного покажут они мне в Британии.
Я поехала в Великобританию сопровождать группу молодых фермеров, которые должны были изучать фермерский опыт в Британской организации молодых фермеров. То есть молодые – подчеркиваю, молодые фермеры – приглашали молодых – подчеркиваю, молодых – фермеров. А поскольку, кого посылать в поездку, решалось в тогда уже агонизирующем, но еще действующем облисполкоме, то в группе молодых фермеров оказались довольно зрелые функционеры, возмужалые и поседевшие клерки сельхозуправления, а также их спелые жены и уже вызревшие далеко не юные дети. Ну и конечно, – как без них-то?! – те самые парни, которые знают все. И эту вот, как у нас говорят, юрбу я благополучно и потеряла в городе, где родился Вильям Шекспир.
Люди, объединенные в группу, особенно если вокруг незнакомый язык и чужая страна и если они уже достаточно устали, эти люди начинают мыслить коллективно и вести себя как единый живой организм. Как муравейник, например, или как улей. Хотя сказать «мыслить» – это значит преувеличивать. Ну, по крайней мере, эти люди, объединенные во временный коллектив, поступают рефлекторно одинаково, реагируя на единый, как-то подсознательно всеми выбранный раздражитель. В случае с поездкой в Стрэтфорд этим раздражителем была ярко-красная кофточка «фермерши» Розы Кульбабы, торгового работника, обворожительной женщины («кульбаба», кстати, с украинского «одуванчик»), у которой уже наметился бурный роман с «молодым фермером» из тех, кто все знает, капитаном, как Кульбаба сразу стала его называть, Петечкой. Эти двое, поскучав для вида полминуты в доме, где родился Шекспир, решили незаметно улизнуть и побродить по улицам Стрэтфорда вдвоем. Они тихо на цыпочках направились к выходу, а недремлющий, но тоже заскучавший рой «молодых фермеров» сразу же отреагировал на движение яркого пятна и направился следом за ними.
Кульбаба и Петечка медленно плыли, сцепившись пальцами рук, глазея по сторонам и даже не подозревая, что за ними добросовестно плетется цвет и надежда сельского хозяйства страны со своими просторными сумками, куртками и плащами, перекинутыми через локоть или плечо, со своими покупками, видеокамерами, фотоаппаратами, женами и великовозрастными детьми. Сладкая парочка брела куда попало без разбору и завернула в тенистый скверик, чтобы там уже наконец слиться в поцелуе, ну и клин фермеров, поменяв направление, устало курлыча каждый о своем, безотчетно поволокся следом. И тут вот, случайно оглянувшись, Кульбаба и увидела, что на нее и Петечку равнодушно и бездумно пялится уставшее стадо ее сотоварищей по сельскому хозяйству. Гурт жевал жвачку, переминался и ждал дальнейших распоряжений к передвижению.
А я в это время слонялась по дому, где родился Вильям Шекспир, прислушивалась к вдохновенным рассказам экскурсоводов и недоумевала. Ну не могла я поверить, что там, в том незамысловатом ветхом домике, у примитивного очага, в доме, где не оказалось ни одной книги, ни одной картины с изображением королей или лошадей, или гончих, не было музыкальных инструментов: клавесина, например, или хотя бы свирели завалящей, не было даже вазочки, чтобы впихнуть в нее пару цветков и любоваться, ну ничего такого, из чего мог быть взращен поэт, гений, британское «Наше-всё», личность, немыслимо для тех времен образованная, вооруженная потрясающими энциклопедическими знаниями о мире, историк и философ... Нет, никаких следов. Я, конечно, было сунулась спрашивать у девушки в музейном халатике с беджиком с именем на кармашке, хотела подойти, взять за пуговку, в глаза заглянуть и тихо приветливо спросить: «Слушай, Кэйси, Катя по-нашему, Катя дорогая, ты производишь впечатление умной женщины, стоишь такая уверенная в халатике, ты что, Катя, действительно веришь, что человек, тут вот подраставший, окончивший кое-как четыре класса, мог бы стать тем, кем стал?!»
Но приятельница моя Айрини цапнула меня за руку и зашипела: ты крэйзи?! Ты хоть понимаешь, что ростовщик Вильям Шекспир из этой хаты, он же ее, Кейсину, семью кормит-поит, он оплачивает образование ее детей и гарантированный отпуск в Австралии?! Стой тихо и молчи. И тогда я прикрыла глаза, стоя посреди спальни родителей Катиного кормильца, и видела только дощатый пол, и сердце вылетало из груди, и я погрузилась глубоко в себя – вот сейчас-сейчас, я пойму, я почувствую – он или не он, он или не он...
И вот пока я так тщательно медитировала на ночной горшок маленького Вильяма, моя группа таинственно сгинула в неизвестном направлении.
Кстати, первым, кого я увидела в Стрэтфорде при выходе из автобуса, был юноша в кумачовой косоворотке, с балалайкой и в кепке с цветком. Он сидел на лавочке и тоненьким девичьим голоском пел «Светит месяц, светит ясный...». У ног его развалился балалаечный футляр с одной купюрой, предусмотрительно прижатой камешком, и негустая россыпь монеток. Надо было так далеко ехать, чтоб встретить тут этого Иван-царевича...
Мы с Айрини, как заполошные куры, пометались и покудахтали вокруг дома-музея Шекспира, мне все казалось, что они, мои «труженики полей», кричат, кличут, зовут меня откуда-то – то слева, то справа, то сверху, то откуда-то непонятно откуда.
– Ой! Ой! – растерялась я.
– Бежим! – приказала Айрини.
И мы помчались мимо Ивана-балалаечника – он уже остервенело колотил расписными деревянными ложками под веселую плясовую из портативного магнитофона, лягался ногами в разные стороны и басом верещал: «Ба-арыня-барыня! С-с-су-ударыня-барыня!» – перебежали мост над рекой Эйвон и оказались в полицейском участке.
Полицейский, парень ошеломительной красоты, ненашей учтивости и белозубости, по имени Дэйвид, сказал, что у них в Стрэтфорде никогда и никто не пропадал, что везде на табличках все написано на разных языках и что везде стрелочки с картинками для безъязыких туземцев. Придут! – махнул он рукой. – Куда денутся. Подождите тут.
Но тут позвонили с другого участка и сказали, что какие-то странные уставшие и очень опечаленные люди с вещами ездят по кругу на колесе обозрения в парке, хулиганят, горланят что-то оттуда сверху, тыкают пальцами в разные стороны, громко перекликаются между собой и не хотят с него сходить.