Моя жизнь с Драйзером
Шрифт:
Молодые начинающие писатели часто искали встреч с Тедди, чтобы поговорить с ним, спросить совета или просто повидать его. Очень часто при виде его они проникались благоговейным страхом. Однажды он сказал мне, что меньше всего на свете ему хочется вызывать в литературной молодежи и вообще в людях благоговейный страх. «Я буду чувствовать себя одиноким от этого, и мне станет очень грустно,- сказал он.- Делай всегда так, чтобы они чувствовали себя совершенно непринужденно и могли, свободно приходить ко мне в любое время. Я хочу, чтобы это было именно так». И я знала, что это правда – сколько раз он предпочитал оставаться в обществе незамеченным и неизвестным для тех, с кем он разговаривал, чтобы иметь возможность свободно наблюдать и накапливать впечатления.
В сентябре 1942. года Драйзера пригласили выступить в Городском лекционном зале Торонто, в Канаде, но ему очень не хотелось принимать это приглашение. В конце концов он все же дал согласие на поездку,
Недавно меня пригласили в Торонто выступить в Городском лекционном зале. У меня не было ни времени, ни особого желания путешествовать из Лос-Анжелоса в Торонто, чтобы удовлетворить желание этих славных людей. Но после усиленных просьб с их стороны я неохотно принял это предложение и согласился выступить. Я предполагал, что аудитории лекционного зала города Торонто хорошо известны мои взгляды на социальные проблемы вообще и на Россию в частности. Мои убеждения не составляют военной тайны; с этим чувством я, выполняя свое обещание, и предпринял длинное путешествие в Торонто. Приехав туда, я был проинтервьюирован группой корреспондентов, которые в своих сообщениях приписали мне якобы высказанное мною желание, чтобы Гитлер победил Англию и стал управлять английским народом. На основе этого сообщения так называемый департамент юстиции Канады издал приказ о моей высылке. Это меня нисколько не удивило. Удивил меня тот факт, что Военная комиссия писателей, пользуясь искаженными сообщениями и даже не потрудившись узнать от меня, что же я на самом деле говорил, поспешила опубликовать заявление, открыто обвиняя меня в том, что я вдруг стал союзником Гитлера. Таким образом, она взяла на себя роль обвинителя, судей и присяжных заседателей и обрекла меня на газетную травлю, уготованную для антикапиталистического класса. Я бы не обратил на это внимания, зная раболепство этой комиссии перед британским торизмом, если бы не два важных факта: 1) огромная опасность разрыва наших отношений с теми именно людьми, которые разрушили планы нацистов, стремящихся покорить мир, и 2) Ваше обвинение, Перл Бак. Вы также подписали заявление Военной комиссии писателей, после того как изъездили вдоль и поперек Дальний Восток и наглядно описали результаты нашей политики – политики бизнеса. Я имею в виду бомбы и бензин, которыми мы снабжали японцев свыше четырех лет, что дало им возможность сжигать китайские города и убивать китайских женщин и детей. Вы также видели и правдиво описали жестокую эксплуатацию британскими тори колониальных народов Дальнего Востока.
Как же Вы могли поставить свою подпись под такого рода документом, не поинтересовавшись даже, что в действительности было мною сказано? Вместо этого Вы присоединились к хору, провозглашающему, что в этой войне нам необходимо единение. Единение вокруг чего? Вокруг «режима кнута»? Это приводит нас к тому, что было сказано мною в Торонто. В чем существенное различие между карательными отрядами Гитлера в завоеванных странах и черчиллевским «режимом кнута» в Индии? Можем ли мы позволить, чтобы народы Индии, России и Китая естественно предположили, что мы, обходя молчанием этот вопрос, одобряем «режим кнута», когда это вовсе не так? Соответствует ли это нашей истории, традициям, идеалам? Но Вы скажете, что мы находимся в состоянии войны и не можем оскорблять наших союзников. Каких союзников? Британских тори, которые более чем кто-либо иной ответственны за кровопролитие, совершающееся в мире, или огромные массы Индии, России, Китая и простых людей Англии, которые в свое время героически боролись против Мюнхена и сейчас приносят миллионы жизней на алтарь свободы? Я не говорил, что я был бы в восторге, если бы Гитлер покорил английский народ в целом. Я не уступаю никому в любви к своей стране или человечеству. Мой вклад в борьбу против нацизма слишком известен, чтобы о нем говорить. Но в том, что мы упорно плетемся вслед за британской политикой, политикой бизнеса, я предвижу возможность конечного поражения нашей страны.
Многие сведущие американцы утверждают, что если подвести сейчас баланс, то мы уже проиграли войну. Мне представляется, что единственный способ выиграть войну, отстоять свободу и всеобщий мир – это немедленное объединение наших сил с народами России, Индии и Китая. И еще одно: пришло время, когда мы должны смело выступать против несправедливости и вероломства, где бы они ни проявлялись и из каких бы источников они ни шли. Мы должны отречься от «режима кнута»
Что касается того, как истолковывает Черчилль свое соглашение со Сталиным касательно второго фронта, то я не знаю ни одного факта в истории Америки, когда бы наша страна уклонилась от выполнения соглашения или оправдывала его невыполнение так, как это делает Черчилль, утверждающий, что соглашение между Россией и Англией, предусматривающее открытие второго фронта в 1942 году, вовсе не имело этого в виду.
Принимая во внимание эти факты, я считаю, что вежливость или, скажем проще, приличие требует, чтобы те, кто распространил эти лживые утверждения, вызвавшие мой протест, извинились передо мной публично. Частные письма ни в какой мере меня не устроят.
Заявление, публикуемое ниже, появилось в «П. М.» в воскресенье 27 сентября 1942 года.
ШОУ О ДРАЙЗЕРЕ
Джордж Бернард Шоу сказал в субботу в Лондоне, что виденные им в печати высказывания Теодора Драйзера о том, что он скорее предпочел бы видеть в Англии немцев, чем «помешавшихся на верховой езде снобов», которые правят ею сейчас, не дают достаточного материала для комментариев. Но он добавил:
«Сказать, что высказывания Драйзера в отношении войны на редкость неточны, значит только сказать, что они похожи на любые другие высказывания о войне.
Мы, англичане, осуждаем преступления, совершаемые германским рейхом, ибо не знаем, что наша Британская империя сама совершила так много подобных преступлений, что нам не к лицу напускать на себя вид морального превосходства, если только мы искренне не раскаиваемся в нашем прошлом; но мы еще ничем не доказали миру, что по существу изменились.
Хоть англичане и не знают своей истории, зато ее знают американцы, знают ее ирландцы, знают ее индийцы по собственному опыту. Нет основания предполагать, что ее не знают и немцы. Драйзер, очевидно, тоже знает ее и бурно возмущается, когда мы, подобно Гитлеру, становимся в позу господствующей нации.
Волноваться, на мой взгляд, совершенно не из-за чего. Если Драйзер твердо укрепился в своем желании видеть провалившимся в тартарары прежде всего Адольфа Гитлера, то он может говорить что угодно о гадкой старой Англии. Мы можем позаботиться о себе с помощью Америки или, в крайнем случае, даже без нее».
Ответ Драйзера Шоу:
10 октября 1942 года
Дорогой Шоу!
Благодарю за то, что Вы любезно бросили спасательный круг совсем, по-видимому, утопавшему критику доброй старой Англии. Только я еще не собираюсь идти ко дну. И я думаю, что для нашей прародины было бы весьма кстати, если бы мы воспользовались Вашим намеком и дали бы ей возможность спасти себя в этом действительно крайнем случае. К тому же, я думаю, мы стали бы лучше к ней относиться. Например, «руки, протянутые через моря» – это наши руки, непрерывно переправляющие на восток снабжение своей дорогой прародине. Одним словом, Вы сами все понимаете. Даже дети иногда восстают против чересчур требовательных родителей.
Ирландцы должны все это понимать.
Мне кажется, я знаю одного ирландца, который все это понимает, и чувствую, что могу обойтись без дальнейших намеков.
С неизменным восхищением и любовью
Теодор Драйзер.
Когда Тедди, наконец, вернулся в Калифорнию и все тревоги и волнения улеглись, он стал заметно спокойнее. Поездка на восток, сопровождавшаяся шумными инцидентами, сказалась на нем, несмотря на то, что он выработал в себе невосприимчивость к любым враждебным.нападкам. Он был охвачен желанием взяться за такую работу, которая была бы настоящим творчеством. Он уже высказал свое мнение по социально-экономическим вопросам. Он изъездил всю страну, читая повсюду лекции. Война была в полном разгаре, и в стране уже были проведены необходимые мероприятия. Ввиду этого он пришел к выводу, что неотложная необходимость в выступлениях по социально-экономическим вопросам миновала. В нем зрело желание посвятить себя работе над окончанием большого романа «Оплот», которого в течение многих лет требовали от него издатели и поклонники его таланта. Он разыскал в своем литературном архиве рукопись. «К черту все,- сказал он,- я буду работать над романом, и хотел бы я видеть того, кто сможет оторвать меня от этой работы!»