Моя жизнь с Гертрудой Стайн
Шрифт:
Вчера пришла самая радостная весть из всех возможных — ничего подобного больше у меня не будет. Письмо Дональда Гэллапа, извещающее что издательство Йельского Университета с энтузиазмом (vous m’entendez) [142] опубликует все inedits Гертруды. Это превыше всего, о чем я могла мечтать. Я с трудом верила, что они возьмутся печатать одну, но не все, все, все. Меня всю переполнило от радости, ничто другое не казалось реальным. Они хотят первый том приготовить к марту и отпечатать в октябре 1951 г. Назначен и наблюдательный совет — Гэллап — Торнтон Уайлдер — Сазерленд с участием Карла Ван В.
Здесь только две вырезки о Хемингуэе — их было много — люди почему-то думают этим сделать мне приятное. Далеко не так — вся хемингуэевская легенда — а мы наблюдали, как он ее создавал и soigner [143] — на глазах разваливается на куски — самая трудновообразимая и жалкая история. Нынешнее крушение Хемингуэя — одолжу [это слово] из словаря самой великой из его жертв [144] — сопровождается чересчур огромной массой старобиблейских наказаний и служит успокоением и наградой для живущих. Но именно этого сам он и не делает — он безнадежно в 1890 — и не следует проклинать его и дальше [145] . Он приобрел как бы новый облик, но живет традициями Киплинга. Но достаточно об этом.
Так похоже на тебя — желать цветов Гертруде на 27-е. Я отправилась рано утром и сказала: вот цветы от меня и каждого из твоих друзей, так что твои цветы были и там. Я осталась на весь день, а на следующий друзья отвезли меня за город, где
Шлю тебе mille tendresses [146] и свою преданность,
142
Слышите ли вы меня (фр.).
143
Старательно заботился (фр.).
144
Сборник эссе С. Фитцджеральда назывался «Крушение» (The Crack-Up, 1945).
145
Токлас имеет в виду, что в своем сборнике Фитцджеральд, в отличие от Хемингуэя, был самокритичен.
146
Тысячу нежностей (фр.).
Так любезно с твоей стороны написать мне и прислать вырезки о коллекции сестер Коун. Они заинтересовали меня необыкновенно — так много известно мне с ранних лет о двух сестрах и покупке картин Доктором Кларибель. К слову сказать, они куда интереснее сами, чем их коллекция — отношения между двумя сестрами — их заметно разные характеры — поступки — вкусы — истинно привлекательный сюжет — готовый для Генри Джеймса — не меньше. И даже в газетной вырезке о коллекции мисс Этты (как ее всегда звали в благопристойной балтиморской манере) вкралось нечто об ее поразительной — колоссальной — личности. Я полагаю, самые важные покупки совершила доктор Кларибель — произошло это до 1928–1929, когда она умерла.
Кстати, если тебе когда либо придется взглянуть на эту коллекцию, посмотрите на очень раннюю Мари Лорансен (1912?) — она на картине с Гийомом Аполлинером — Пикассо — Фернандой Бельвали (Оливье) и белой собакой. Пожалуйста, не шлите мне каталог. Я в таком возрасте, что уничтожаю бумаги, а не собираю их. Но очень благодарна за вырезки.
Всегда с нежностью,
147
Марк Лутц (Mark Lutz, 1901–1968) — близкий друг Карла Ван Вехтена.
На прошлой неделе, внезапно, но не неожиданно умер Аллан Стайн — многие из моих прежних тревог оказались излишними — столь много пустых усилий оказаться провидцем и предусмотрительной. Если помнишь, прошло много времени с тех, как я его видела.
В прошлый раз, когда я посоветовала юристу принять последнюю меру предосторожности, я сказала, что она возможно и не понадобится, поскольку намерена пережить его. Он ответил заученно как артист на сцене — я надеюсь на это мисс Токлас — я искренне надеюсь на это!!! Писала ли я тебе, что получила несколько очень приятных строк от Питера Хейдена. Когда сейчас искала его адрес, то не нашла, он был вероятно на конверте, который Габриэль присвоила из-за марки — поэтому возьми на себя труд и передай ему мою признательность. Не слушай побасенки Фрэнсиса. Я не знакома с послом с того времени, как старик Буллит ушел — было в этом мало чести. Сейчас должна отправляться в постель, иначе толку не будет.
С любовью,
В спешке пару строчек — во-первых, массу благодарностей за возможность ознакомиться с поваренными книгами твоей матери и попросить прощения за то, что отослала обратно, не поблагодарив. Я получила от них большое удовольствие — та, которая мне больше всех понравилась, содержит наиболее экстравагантные рецепты — позволить себе хоть один из них невозможно, но это делает чтение более романтичным и захватывающим. Рецепты эти подали мне идею для моих собственных робких попыток. Вот поваренная книга, которую следует прочесть! Что скажешь?
Рубина Стайн, жена Аллана — в лапах юристов — он, похоже, оставил успешный бизнес и колоссальный долг. Теперь ей предстоит выправлять ситуацию — имея на руках двух малолетних детей, что на удивление является отягчающим обстоятельством с точки зрения французского законодательства. Я сопровождаю ее утром в дом правосудия в Севре, а вечером выслушиваю ее печальную историю и избегаю давать совет. Она в порядке — честная и благородная — но меня ее дела не интересуют, я буду с ней видеться только в случае необходимости.
Ты — ангел, предлагая мне приехать в Ривьеру — предложение становится все более заманчивым, но этому легче противиться — я всегда находила привычку сопротивляться искушению удобней, чем привычку уступать ему — более практичная и не требует проявления инициативы! Быть целиком свободной от всяких треволнений — жизнь медузы как раз для меня.
Совершенно неожиданно друзья, направляющиеся на юг в своем автомобиле, предложили мне отправиться с ними. Когда уезжали, стоял крепкий мороз — после Лиона в небе полная луна — на следующий день — среди цветущего миндаля и мимозы. Три дня на Антибах с открытыми окнами — с кровати видно море — визит в музей Пикассо посмотреть его картины — истинная причина моей поездки — несравнимое великолепие — посещение Ванса и часовни Корбюзье, для которой Матисс задумал и зарисовал плитки, покрывающие стены — долгий, радостно проведенный день с Пикассо — его новые картины — новая жена (?) и новые дети. Два дня в Провансе, который мы с Гертрудой хорошо знали и так любили. Затем обратно, по снегу, в Париж — это был благословенный перерыв в скучной, мрачной зиме и хотя здесь холод — в воздухе запахло весной — она на пороге.
Знаешь ли ты, что в Йельском музее, в Америке, устроена выставка картин, прежде принадлежащих Гертруде [148] . Самый важный экспонат, конечно, портрет Гертруды работы Пикассо, одолженный музеем Метрополитен. Иллюстрированный каталог содержит историю ул. Флерюс, 27 с тех времен, когда ты впервые ее посетила. Великолепное предисловие и комментарии — почти как учебник. (Кстати говоря, Гарриет и я приехали в сентябре 1907, а не следующей весной)
Ну, а теперь я должна рассказать тебе о женщинах, которые тебя интересуют. Вначале о Мейбл Уикс, поскольку тут все очень коротко. Она была одной из трех или четырех близких подруг в Нью-Йорке, с которыми Гертруда проводила время, когда наезжала туда из Рэдклиффа, а позже из Джонса Гопкинса. Затем она познакомилась с Лео и все трое вместе с дядей Гертруды, скульптором из Балтимора, отправились за границу. Когда Лео поссорился с Гертрудой из-за его оценки творчества Гертруды и живописи Пикассо, он отправился в Италию. Мейбл внезапно приняла точку зрения Лео и прежняя близость с Гертрудой испарилась.
О Ситуэллах — Эдит была страстной поклонницей Гертруды, поместила статью в английском журнале о сборнике «География и Пьесы» и приехала в Париж встретиться с ней. У них сложились теплые дружеские отношения, продолжавшиеся около 10 лет. По ее настоянию. Гертруда читала лекции в Оксфорде и Кембридже. Со временем мы встретились с двумя ее братьями. Сачеверелл — младший, менее интересный и менее одаренный, и Осберт — весьма приятный. Однажды мы пригласили ее на ленч и появился Павлик Челищев. После ленча они оба отправились вместе и в течение многих лет мы их не видели. У них была бурная любовь — Эдит возможно до сих пор его любит. В течение долгих лет они писали друг другу ежедневные письма и оба обещали передать свои письма, запечатанные, разумеется, библиотеке Йельского университета, и не подлежащие открытию до 2000-го года. Я говорю, что Эдит переступит запрет на вскрытие писем (продолжение в следующем письме). Что мы за сплетницы!
Будь здорова.
Всегда с любовью,
148
Видимо, выставка картин из Балтиморского музея, купленных у Стайн сестрами Коун.
К моему большому облегчению пришло твое письмо, мне не нравятся все эти простуды, к которым ты снисходительно относишься. Не можешь разве избежать их, принимая меры предосторожности, прежде чем появляться в опасных местах — трамваях, поездах, автобусах, театрах, кино и т. д. — а лучше вообще избегать появления там. Малышка научила меня как. Она успешно предохранила себя в 1917, когда занималась эвакуацией больных испанским гриппом. Обязательно прими что-нибудь — любое средство — чтобы вылечиться или предохранить себя от простуд. Они ужасно ослабляют. Думаешь, я примирюсь с еще одним месяцем молчания? Нет, сэр — не примирюсь.
Касательно Йельского фонда — давай будем его звать так. У меня есть план — продать картины, но пока еще рано этим заниматься. Я жду, пока жена Аллана вместе с Дэнни Стайном — старшим сыном Аллана [от первого брака] — он уже взрослый и неизменно нуждается в деньгах — начнут таскать каштаны из огня. Как только услышу, что она с ним договорилась, я немедленно открою дело со своим юристом — потом с ней, как с попечителем двух малолетних детей — потом с По, кто сможет оседлать Дэнни — et vous — останется только осуществить мою долго вынашиваемую маленькую мечту о продаже en Ыос [149] какому-нибудь музею, чтобы коллекция Малышки не разошлась по свету. Это единственная задача, решение которой облегчила смерть Аллана.
149
И вы (фр.), целиком (фр.).
Наконец прибыло «Становление американцев». Вы написали замечательный комментарий — необычайно интересный. Эпизод с МакЭлмоном приведен со всеми раздражающими деталями — он все время безответственно пил (Хемингуэй сказал о нем: тяжко наблюдать, как твой издатель пропивает твой гонорар) — усилия Джейн Хип довольно свежи в моей памяти, но письма Хемингуэя оказались приятным сюрпризом — его преданность в то время была неоспоримой. И еще есть один момент, неожиданный для меня — и только вы можете его разъяснить. Что было добавлено в 1911? На моей памяти Гертруда писала непрерывно до тех пор, пора не закончила его. Рукопись, которая поначалу печаталась на машинке Yetta von Blickensdorf или Henriette de Dactyle, я перепечатывала на большой машинке и сравнялась с Гертрудой, так что день за днем я печатала новый текст. Затем умер Дэйвид [150] и в тот день мы отправились навестить Милдред Олдрич. Гертруда поделилась со мной, что прошлой ночью она убила своего героя, а Милдред, бывшая до войны очень эмоциональной, воскликнула: «О, Гертруда, как ты могла» — но возможно, я уже рассказывала вам все это, в таком случае простите. Тогда Гертруда написала «мертвый есть мертвый» и все было закончено — это я помню — так что вы должны мне рассказать, что было добавлено в 1911 году.
Теперь я должна вам поведать о Клэр Голль и ее письмах к Рильке и рукописях. Знаете ли вы ее — она поэтесса(?), вдова поэта(?) Ивана Голля. Во время оккупации они уехали в США и приняли американское гражданство. Почему они вернулись, мне неизвестно, но он умер год тому назад, а она жива. Смутно помню ее у Натали Барни — она и ее муж были хорошо знакомы с Рильке, у них большое количество его писем и несколько неопубликованных поэм. Она хочет отправить их в Америку — спрашивала меня о Гарварде — я же говорила о Йеле. Она живет эмоциями — то хочет их отдать — то продать — то отдать после своей смерти. Но ее можно уговорить на любой из этих вариантов, и если Йейлу это интересно, возможно, стоит принять решение прежде, чем кто-нибудь другой дотянется до нее. Она ожидает услышать от вас. Ее адрес: Madame Claire Goll, Hotel du Palais d’Orsay-Quai d’Orsay. Ей легко польстить по любому вопросу.
У нас были чудные весенние дни — четыре-пять — но сейчас опять уныло, темно и пасмурно. Еще раз спасибо, дорогой Дональд — за многое.
С любовью,
150
Герой книги «Становление американцев».
О книгах Фитцджеральда — прежде чем писать предисловие к роману «По эту сторону рая», ты должна прочесть эссе «Крушение» под редакцией Эдмунда Уилсона, опубликованное вскоре после его смерти (1941?), содержащее письма и статьи (одно — Гертруды), высоко оценивающих его творчество и много, много его собственных чудесных писем. Ты знаешь, конечно, что в прошлом году в США опять возрос огромный интерес к Ф. С. Ф. Одна книга — скабрезный роман, который я не видела и видеть не хочу, написана человеком по имени Шульберг, другая — благоприятная, под названием «Далекая сторона рая» — Майзенером [151] — и эту тебе обязательно надо прочесть. Я ее не видела, иначе естественно послала бы тебе. Конечно, я расскажу, что помню, но немногое, ибо видели мы его с полдюжины раз. И ты наверняка знаешь историю Фитцджеральда и Хемингуэя. В Париже живет американка по имени Эстер Артур (жена внука одного из наших президентов), которая до замужества с ним была женой Джона Стрэйчи, английского министра и (она) очень политически настроена, но близко была знакома с Фитцджеральдом; хотя знаю ее очень мало, она бы с радостью согласилась поговорить с тобой о Фитцджеральде. «Ночь нежна» в основном о Фитцджеральдах, когда они жили у брата Эстер Артур. И Торнтон знал Фитцджеральда, когда тот вернулся из Франции и провел странный уикенд с ним в Делавере.
(Entrenous [152] рассказы Фитцджеральда очень неудачны, вот почему я не могу ничего о писать о них, только о нем самом).
Мои самые теплые пожелания вам обоим,
151
The Far Side of Paradise — роман (1951) американского писателя Майзенера (англ. Arthur Mizener).
152
Между нами (фр.).
Если от меня не было никаких вестей после того, как ушла Габриэль, то только потому, что у меня было столь много работы, что поначалу не было даже времени искать femme de m'enage — дважды были гости, нездоров Баскет, и если не звонил телефон, то звонил дверной звонок. Но сейчас приходит чудесная женщина и делает всю тяжелую работу и все более-менее в порядке. Габриэль была аккуратна, но ужасно не организована. Надо было многое привести в порядок, но теперь с удовлетворением смотрю в будущее, когда появится время заняться другими делами.
На днях в автобусе увидела даму в тончайших, удивительно красивых канареечного цвета перчатках — она казалась знакомой — подошла и уселась рядом со мной и говорит: «Вы меня не узнаете, я — Мерседес д’Акоста». Она превратилась в буржуазного вида даму, приятного среднего возраста, пообещала навестить меня. Несколько дней тому назад позвонила и сказала, что, она, Сесиль [Битон] и Грета Гарбо накануне звонили в дверной звонок несколько раз, но никто не ответил (Баскет и я нуждаемся в более громком звонке) и не могут ли они прийти прямо сейчас. И пришли. Сесиль — всклокоченный, усталый, влюбленный — она [Гарбо] немного робкая, похожая на студентку колледжа Вассар — непретенциозная, но с опасным складом ума. Она спросила у меня просто и откровенно — Знали ли вы месье Воллара, был ли он интересным человеком — большой charmeur — был ли он соблазнителем. Она была разочарована как юная девица, мечтавшая о любовном свидании. Объясни мне ее. Она не была загадочной, но у меня нет ответа. Французские газеты сплетничают что они [Битон и Гарбо] женаты — но она не повела бы себя подобным образом — неприкрыто, невинно. Expliquez moi [153] как обычно обращался Пабло к Малышке.
Ты приедешь, если они поставят «Четверо святых»?
Любовь, любовь и еще раз любовь от
153
Извини меня (фр.).
Не так уж много новостей. Макс Уайт, твой большой поклонник, отправился в Испанию ранним летом и чувствовал себя счастливым. Она притягивает его, как и двадцать лет тому назад, он бы остался там на неопределенный срок, если бы серьезная болезнь матери не вынудила вернуться. Он был здесь очень короткое время. Он неповторим. Чета Напик относится ко мне ангельски. Вирджиния как всегда прекрасна и очень хорошо — ты удивишься — занимается переплетом книг — она берет уроки прямо за углом и придет навестить меня этим вечером. Фрэнсис [Роуз] занят важной работой — в конце лета жил недалеко от Венеции, а сейчас в Кесси. Он сдает свою меблированную квартиру и живет на эти деньги и, хоть немного, но продает свои картины. Конечно, хороший признак, что не всякий покупает их бездумно — но обескураживает. Его личная жизнь смахивает на более фантастическую, чем прежде. Если бы Гленуэй Уэскотт был бы более полезным — bien, но как литературный судья он — ад. Он сочиняет претенциозные, воображаемые, высокопарные письма любому и каждому. Я видела парочку и понимаю так: он надеется, что их сохранят и опубликуют еще при его жизни. В течение 30 лет он прилагает неустанные усилия, чтобы стать — он верит — самым совершенным человеком в мире. И тем не менее, он написал очень хороший старомодный роман (в традиции У. Д. Хоуэллса!).
Помнишь ли ты пейзаж Доры Маар — она прошлым летом нарисовала три восхитительных пейзажа, и еще более восхитительные натюрморты. Дважды видела я Фернанду Оливье — по прошествии 40 лет. Она не изменилась, разве что физически — она полностью сокрушена. И они привели мне Грету Гарбо. И со многими моими ответами на вопросы о ее друзьях mystere c’est devoilee [154] . Она не так интересна — но даже без макияжа ей дашь не больше 36 лет.
С любовью,
154
Тайна открывается (фр.).