Мозаика Парсифаля
Шрифт:
– Не время, – последовал ответ.
– Простите, вы о чем? – Заместитель госсекретаря поднял голову, поменяв местами листки с требованиями Хейвелока.
– Ничего особенного, – ответил Майкл, – она проголодалась.
– Я сейчас кончу, отправлюсь в Вашингтон и оставлю вас вдвоем. Остальное в списке не вызывает вопросов. Получение врачебных бюллетеней о состоянии Мэттиаса потребует санкции президента и серьезных дополнительных мер по обеспечению безопасности, но все это решаемо. Я сегодня вечером увижусь с Беркуистом.
– Но почему бы просто не доставить меня в Военно-морской госпиталь
– Истории болезни там нет. Все документы, включая все допросы, произведенные под действием психотропных препаратов, хранятся в стальной комнате-сейфе на острове Пул. Их запрещено касаться и тем более вывозить без президентской санкции. Мне надо эти санкции получить. Я слетаю на остров завтра. – Брэдфорд прекратил чтение и в изумлении посмотрел на Хейвелока. – Последний пункт. Вам действительно это надо? Что это вам даст? К нашему делу они не имеют никакого отношения.
– Рассматривайте это как реализацию моих личных прав, прав, вытекающих из Закона о свободе информации.
– Это может оказаться для вас крайне болезненно.
– О чем идет речь? – поинтересовалась Дженна.
– Он желает просмотреть материалы, полученные в результате тех двенадцати дней, которые сам провел в клинике, – пояснил Брэдфорд.
Они ужинали при свете свечей в элегантной столовой загородного дома. Столь резкий переход от смертельно опасной жизни к чрезмерному комфорту выглядел как-то нелепо. Контраст перехода подчеркивался присутствием крупного сдержанного мужчины, который оказался на удивление хорошим поваром, хотя выпуклость под полой его белой куртки, свидетельствующая о наличии пистолета, вряд ли что-то добавляла к его кулинарному искусству. Он был военным и стрелял так же хорошо, как готовил бифштекс «Веллингтон». В те моменты, когда повар покидал комнату, подав очередное блюдо или убрав со стола, Дженна и Майкл переглядывались, стараясь, впрочем вполне безуспешно, удержаться от смеха. Но веселье длилось недолго; они были не в состоянии отключиться от обстоятельств.
– Ты доверяешь Брэдфорду, – сказала Дженна, когда они перешли к кофе. – Знаю, что доверяешь. Я всегда могу сказать, когда ты уверен в человеке.
– Ты права – доверяю. У него есть совесть, и за это ему пришлось дорого заплатить. Таким людям можно доверять.
– Почему же ты в таком случае остановил меня, когда я хотела сказать о «памятливых путешественниках»?
– Потому что он не смог бы заняться этим вопросом и лишнее знание ничем бы не помогло ему. Ты же слышала его; он человек очень методичный, привыкший делать все последовательно и при этом тщательно анализировать каждый шаг. В этом его ценность. С появлением проблемы «памятливых» ему пришлось бы действовать нелинейно.
– Нелинейно? Я не понимаю.
– Одновременно в дюжине направлений. Начав подозревать всех, он не станет искать единственно нужного человека, а примется изучать группы. Я хочу, чтобы он сосредоточился на идее «дымовой завесы», изучил все командировки обитателей кабинетов пятого этажа. При этом совершенно не важно, были ли это путешествия за пять кварталов или за восемьсот миль от госдепа. И пусть Брэдфорд работает, пока не наткнется на человека, который был
– Ты, как всегда, все очень четко объяснил.
– Спасибо.
– Почему ты ничего не сказал о том, что он может действовать через подставных лиц-марионеток? Забыл?
Хейвелок посмотрел на нее сквозь колеблющиеся огоньки свечей, и его губы тронуло подобие улыбки. Она встретилась с ним глазами и тоже улыбнулась.
– Да, похоже на то, – произнес он, усмехаясь. – Ты абсолютно права. Я как-то не подумал.
– Простительно. Ты составлял свой список и не мог всего охватить.
– Кстати, почему ты сама этого не предложила? Ты вовсе не казалась мне застенчивой.
– Одно дело – спрашивать, и совсем другое – давать указания или рекомендации. Я бы не хотела этого делать по отношению к Брэдфорду, прежде чем он станет воспринимать меня всерьез. Даже если мне придется так поступать, то лучше это делать в форме наводящих вопросов.
– Странно слышать. Он тебя принял; Беркуист все ему сказал. Нет авторитета выше.
– Я имела в виду совсем иное – внутреннее, психологическое восприятие, его характер. Он чувствует себя с женщинами неуверенно, что проявляется в нетерпении. Я не завидую его жене или возлюбленным, он заряжен внутренним беспокойством.
– Ему и вправду есть о чем беспокоиться.
– Все началось гораздо раньше, Михаил. Он представляется мне блестящим, талантливым человеком, в котором блеск и талант не слишком хорошо уживаются один с другим. Ему кажется, что он импотент, и это отражается на его женщинах… на всех женщинах.
– Я опять в обществе Зигмунда?
– Лимбургский сыр! [64] – рассмеялась Дженна. – Ты же знаешь, как я люблю изучать людей. Помнишь того лысого ювелира из Триеста, лавчонка которого служила почтовым ящиком для МИ-6? Ты сказал еще что-то похожее на «рогатик»?
64
Сорт мягкого сыра, отличающийся весьма пикантным запахом.
– Рогатик. У него как будто рог единорога торчал под брюками, когда он прохаживался около тебя в лавке.
– А я тебе сказала, что он гей.
– И оказалась права, потому что сукин сын вовсе не обратил внимания, когда ты расстегнула блузку. Оказалось, что он крутился вокруг меня.
Они рассмеялись, и смех отразился эхом от обтянутых бархатом стен. Дженна потянулась через стол и коснулась его руки.
– Как хорошо, Михаил, что мы опять можем смеяться.
– Хорошо. Но я не знаю, как часто мы сможем делать это.
– Нам обязательно надо выкраивать время для смеха. Я думаю, что это страшно важно.
– Я люблю тебя, Дженна.
– В таком случае почему бы тебе не поинтересоваться у нашего кулинара с пушкой, где мы спим. Я не хочу казаться нескромной, дорогой, но мне не нравится, что между нами стол. Я тебя тоже люблю, и мне хочется, чтобы ты был рядом.
– Значит, ты сообразила, что я не гей.
– Если только скрытый? Но я согласна и на самый минимум.
– Ты прямой человек. Я всегда утверждал это.