Мозаика
Шрифт:
— Вы правы, — сказал он хриплым голосом. — Рана неглубокая. Вам чертовски повезло.
Он промыл рану теплой водой с мылом, обсушил, прикладывая к ней чистое полотенце. Ее кожа была бледна, как лунный свет, и на ощупь напоминала шелк. Сэм был подхвачен приливом эмоций, захвачен красотой ее длинных ног, ее тонкими черными трусиками, запутался в сетях своего восторга от нее, ее музыки, ее сильной воли, ее... всего в ней...
Он встал и посмотрел ей в глаза:
— Это глупо.
— Знаю, — прошептала она.
Он притянул ее к
Его руки изучающими прикосновениями скользнули под ее блузку. Она с трудом переводила дыхание, а он целовал ей шею, уши, лоб, глаза. Он хотел ее более чем любую другую женщину на свете. И он желал ее прямо сейчас. Она тихо застонала. Он наклонился, сорвал с нее трусики и понес на кровать.
46
Потом они лежали, обнявшись. Горела лишь настольная лампа, и тени наполняли тихую комнату. Прохладный воздух сочился из-за занавесок. Джулии показалось, что где-то далеко в мотеле она услышала счастливое щебетание детских голосов. Она ощущала удовлетворенность, лежа рядом с Сэмом, прижавшись к нему всем телом. Каждый раз, когда он двигался, она остро чувствовала силу его тела и то, как это тело ей нравилось.
— Это твоя рука или моя? — спросил Сэм.
Она усмехнулась и подняла свой локоть:
— Моя.
Она сплела свои пальцы с его пальцами, затем стала поворачивать сцепленные руки, рассматривая их. Его пальцы были лишь немного длиннее, чем ее. Но они выглядели широкими и сильными.
— Смотри, как мы прекрасно подходим друг другу.
— Во всех отношениях.
Она вновь усмехнулась:
— И в этом тоже.
— Мне кажется, я окончательно доказал, что мной руководят гормоны, в полном соответствии с твоим определением.
Он поцеловал ее в ухо.
— Слава богу. Я думаю, что это одно из самых привлекательных твоих свойств.
— Твои гормоны тебя тоже не подводят.
Она улыбнулась и перебралась ему на грудь, чтобы заглянуть в его серые глаза.
— У тебя действительно есть мой компакт-диск?
— У меня есть они все.
Ему нравилось смотреть на нее. Его многое восхищало в женщинах. Но Джулия отличалась необыкновенным изяществом и грациозностью движений.
— Есть кое-что еще, что мне в тебе нравится. То, как ты играешь. Музыка, которую ты выбираешь. Возьми «Двадцать четыре прелюдии» Шопена. Менее талантливый пианист утомил бы аудиторию до смерти — настолько это маленькие и сжатые пьесы. Но когда ты играешь, они становятся энциклопедией настроений и эмоций — всех, от страдания до удовлетворенности и духовного очищения.
Она улыбнулась. Он знал и понимал ее музыку.
— Мне они тоже очень нравятся.
Там были прелюдии как в мажорной, так и в минорной тональности, и, как это было свойственно Шопену — величайшему пианисту всех времен, —
— А что еще тебе нравится?
— Второй концерт Прокофьева. Это, конечно, настоящий шедевр. Когда ты играешь его, то вкладываешь определенные личные интонации.
Он видел, как она скатилась с него одним плавным движением, при этом длинная дута ее спины образовывала грациозную кривую. Ее соски порозовели и лишь отчасти набухли, словно в ожидании. Волосы ниспадали на бледные плечи сладко пахнущим облаком. И тут он заметил, сколь миниатюрны и тонки все ее черты. Совершенный маленький нос. Полные сексуальные губы. Безупречные и подобные полумесяцам брови с крошечными волосинками, ровными, как тычинки. Румянец покрыл все ее тело, которое словно излучало розовый свет. Он коснулся ее живота и убрал палец. На мгновение кожа стала белой, как слоновая кость, но восстановленный кровоток сразу же вернула ей прежний цвет.
Он наклонился и поцеловал эту точку. Ее пряный запах возбуждал.
— Тебя удивило, что я знаю твою игру?
— Поразило. Порадовало. Я очень благодарна.
Они поговорили о пианистах и великих дирижерах. О ее учебе в Джульярдской школе и о музыке, которую они оба любили. Она разглядывала его пока они лежали на смятой постели, которая выглядела так, будто на ее белых простынях происходила настоящая схватка. Ее пленило то, как двигалась его челюсть при разговоре. Джулия не отрываясь смотрела, как мускулы, находящиеся непосредственно под его ухом, выступали, а затем делались плоскими. Она протянула руку так, чтобы повторить ладонью линию его челюсти, не касаясь ее.
— Что ты делаешь? — спросил он.
Она ладонью чувствовала его слова.
— Я слушаю тебя рукой.
Он улыбнулся и покачал головой:
— Иногда ты бываешь странная.
— Знал ли ты когда-нибудь, что секс лучше, когда ты слеп?
— Я этому не верю. Что может быть лучше, чем смотреть на тебя?
Джулия потерла ладони друг о друга, пока они не начали гореть. Она быстро разжала их у него перед глазами:
— Чувствуешь тепло?
— Конечно. Я практически вдыхаю его.
— Вот на что это похоже. Ты ощущаешь все с повышенной чуткостью. Это почти похоже на...
У нее возникла идея. Джулия наклонилась и поцеловала Сэма. Ее губы впитали соленый вкус его рта. Она помедлила, чувствуя притяжение его сексуальности. Ей захотелось утонуть в его мужском естестве.
Но она отодвинулась от него.
— Вернись, — тихо сказал он.
— Закрой глаза. Притворись слепым. Слепота может быть твоим орудием.
Она опять потерла ладони друг о друга и медленно провела одной из них, почти касаясь вьющихся светлых волос на груди Сэма. Оба они были возбуждены, все их чувства были обострены, так что он мог понять кое-что из того, что могла чувствовать она.