Мозаика
Шрифт:
— Ах, Жан-Клод, — она потянулась к молнии на платье с глубоким вырезом, — не хочешь ли посмотреть на то, что тебе достается?
Он зачарованно остановился, и она расстегнула молнию. Ее медового цвета тело, казалось, жаждало вырваться из одежды, оно было блестящим, готовым к поцелуям и более смелым ласкам. И... она выбрила лобок.
У него как будто бы что-то разорвалось в голове. Сила собственного возбуждения оглушила его. Американки не делали этого, но европейки обожали такие штучки, и сочетание американской необузданности и старого европейского изыска воспламенило его.
Он тихо подошел к ней. Она вырвалась из
— Стейси!
И в тот же миг она оказалась на нем, ее медовая плоть уже терлась о его одежду. Его руки блуждали по горячей коже, а рот пытался поглотить ее всю. Он сходил с ума от желания.
Она расстегнула молнию на его брюках и схватила его пульсирующую плоть. Он застонал.
Она прошептала ему в ухо:
— Ты хочешь меня, Жан-Клод?
Он обнял ее, пытаясь подвинуть так, чтобы войти в нее и быстрее кончить. После передышки он еще раз трахнет ее. И еще раз. И будет трахать до тех пор, пока она не забудет всех, кто когда-либо занимался с ней этим до него. До тех пор, пока ей не станет больно и тяжко, но так хорошо, что она сама будет просить еще. И ночь за ночью он будет вытряхивать из нее это ковбойское безумство, пока она не станет покорной, и тогда сможет бросить ее навсегда.
Он должен овладеть ею. Сейчас же.
Она завела его член между своими пылающими и влажными бедрами и зажала его там, устроив ему западню в момент экстаза.
— Нет, Жан-Клод. Не все так сразу. Мне кое-что потребуется...
Как только восход раскрасил зимнюю Ривьеру розовыми и лимонными полосами, полицейский инспектор выбрался из отеля, вымотанный, но все еще возбужденный. Ему надо было ехать домой, чтобы принять душ и переодеться к рабочему дню.
Наверху, оставаясь в постели, «Стейси» позвонила по служебному номеру в Джорджтаун в Вашингтоне. Там была полночь.
— Я обо всем позаботилась, — сказала она своему хозяину на другой стороне Атлантики. — Он вел себя именно так, как я ожидала. Он сегодня принесет мне досье из полиции и все относящиеся к делу документы. Если же не принесет, то не увидит меня сегодня вечером. А он позарез хочет видеть меня и сегодня, и завтра, и...
Мужской голос в телефонной трубке звучал твердо и властно. Он перебил ее, и она услышала нотки приказа в его тоне.
— Заставь его сделать исправления прямо сейчас. Измененные документы должны быть в Берлине сегодня после полудня. Затем убедись, что ему понятна связь между молчанием и его жизнью. После этого лети в Лондон. Я все подготовлю. Твое следующее задание — это похищение. Оно очень важно...
Пока хозяин излагал подробности, она сняла с головы светлый парик. Она запустила пальцы в свои короткие черные волосы и сосредоточилась на новом задании — похищении в Лондоне.
Часть первая
Джулия Остриан
1
19.58. ПЯТНИЦА, 3 НОЯБРЯ
ЛОНДОН (АНГЛИЯ)
Джулия Остриан потеряла зрение несколько лет назад. Это случилось после концерта, ночью, пока она спала. Словно чья-то могущественная рука (Бога? Или Сатаны?) выключила свет в ее глазах. Никаких физических причин доктора не нашли. Подсознательное самовнушение — вот как они это назвали. Страх перед слушателями, перед этим многоликим чудищем, взиравшим
Джулия так и не свыклась со своей слепотой. Воспоминание о зрении, как воспоминание о волшебном сне, не покидало ее. Она страстно желала вернуть себе способность видеть. И поэтому лгала. Она уверяла в своих интервью, что слепота дает пианисту преимущество. Родным она говорила, что недуг позволяет ей сосредоточиться на карьере. Трое мужчин, которых она любила, слышали от нее, что секс вслепую гораздо лучше — сохраняется чистота эмоций и физического контакта.
В этой лжи была доля правды.
Она много гастролировала по Штатам. Европе и Азии. Мать была ее менеджером и ее глазами, вместе они путешествовали по миру музыки — от огромных концертных залов до камерного исполнения для узкого круга друзей, от роскошных дворцов в стиле рококо до концертов под открытым небом в глубинке. Критики восторгались мощью ее игры, красотой стиля, полным владением инструментом и ее темпераментом — этим неуловимым качеством, которое, казалось, одушевляло каждую ноту. Клан Острианов считал не совсем разумным выбор такой профессии, но слушатели любили ее повсюду. Странный поворот судьбы — она питала душу слушателей, а они питали ее, но именно из-за них она и ослепла.
Мать, Маргерит Остриан, защищала дочь от всего. Джулия была ее единственным ребенком, и у них выработались те необычайно близкие отношения, какие бывают между взрослыми людьми одной крови. Они разделяли любовь, понимание и острое чувство незащищенности, коренившееся в семейной трагедии. С матерью она могла позволить себе быть слабой, сентиментальной. Джулия понимала, что заботы о ней заставили Маргерит отказаться от легкой и красивой жизни, какую сулило богатство семьи.
В конце концов, Джулия могла бы нанять кого-то, чтобы вести ее дела. Она не стеснялась пользоваться деньгами семьи, когда в этом была нужда. Но мать была больше чем менеджер, никто не мог бы ей дать такую моральную поддержку. Быть зрячим компаньоном своей дочери — это все, чего желала Маргерит.
Все в ее жизни вело к музыке. Отец, который распознал в ней талант и послал учиться в Джульярдскую школу [6] . Мать, которая умела превращать в цветы тернии на пути становления музыканта. Упражнения, концерты, мужчины, гастроли, постоянные тренировки с поднятием тяжестей и пробежки, укрепившие ее мышцы настолько, что она могла играть так же мощно, как музыкант-мужчина. С годами уверенность Джулии в себе росла. Теперь она чувствовала, что ей все по плечу.
6
Музыкальная школа и консерватория, лучшая в США. Находится в Нью-Йорке в Линкольновском центре исполнительских искусств.
В эту пятницу они готовились к вечернему концерту в лондонском Ройял-Альберт-холле. Би-би-си должно было транслировать его в прямом эфире. В зале царила атмосфера возбуждения и предвкушения, остро приправленная ароматом дорогих духов. Ей не терпелось начать играть. Еле доносившийся до нее шепот рабочих сцены за кулисами стих. В зале переговаривались и рассаживались слушатели, беспокойные, как только что укрощенный зверь. Джулия ожидала выхода, музыка пульсировала в мозгу. Пальцы истосковались по клавиатуре.