Мозаика
Шрифт:
Но имелось и еще кое-что... В восемнадцать лет, когда она ослепла, Джулия еще не сформировалась, холст еще ожидал последних прикосновений кисти художника. Теперь, в двадцать восемь, она, как на полотне да Винчи, была полна потаенного знания. Это сквозило в высоких скулах и чистой линии лба, в чуть полуоткрытых губах и обманчиво широко открытых глазах.
Собственное лицо удивило. Она увидела в нем больше боли, чем, как она помнила, ей когда-либо пришлось испытать. Как она стала обладательницей болезненных тайн, о которых ей не известно? Озноб прошел по коже. Воспоминания,
0.01. СУББОТА
Когда прием окончился, мать вывела Джулию в чистую и холодную лондонскую ночь к похожему на таракана такси, которое должно было отвезти их в гостиницу в Белгравии [11] . Задрав голову. Джулия смотрела на черный свод, усыпанный мерцающими звездами. Она упивалась этим великолепием. Потом стала разглядывать улицу, исполосованную огнями движущихся автомобилей. Тени, как эльфы, метались вдоль бордюров, среди деревьев, кустов и пешеходов.
11
Фешенебельный район Лондона неподалеку от Гайд-парка.
Сейчас, купаясь в великолепии этого замечательного вечера, она дала себе клятву всегда помнить о хрупкости жизни, наслаждаться, пока это ей даровано, закатами и восходами, улыбающимися лицами и всем остальным, чего ей так долго недоставало. Сердце переполняла благодарность.
Но как только они подошли к такси, на Джулию обрушилось чувство вины. Уже четыре часа, как к ней вернулось зрение. Она больше не могла убеждать себя, что это была счастливая случайность или злая шутка судьбы. Она должна рассказать матери.
— Мама...
— Осторожно, дамы, здесь ступеньки. — Таксист открыл настежь дверь и коснулся пальцами фуражки.
Джулия погрузилась в кожаный аромат салона, мать села рядом. Водитель поднял стеклянную перегородку между передним и задним сиденьями. Они были одни.
— Мама, дай мне посмотреть на тебя.
Маргерит Остриан не поняла смысла слов Джулии.
Она повернулась с легкой улыбкой на губах:
— Это опять был просто божественный концерт. Замечательно, Джулия. Что-то в тебе переменилось. Пожалей меня. Я старая и невежественная. Поделись со мной своей тайной.
— Какая же ты старая и невежественная? — ухмыльнулась Джулия. — Я же вижу.
— Что? — В полумраке было видно смятение на лице матери. — Что ты имеешь в виду?
— Я могу видеть,— засмеялась от избытка чувств Джулия. — Вначале это произошло в Варшаве, в тот вечер, когда я играла сонату Бартока. И сегодня снова, перед тем как я начала играть этюды. Не знаю, в чем тут дело. Но ведь именно об этом говорил психиатр, помнишь? Если зрение вернется, это может случиться неожиданно. Точно так же, как явилась слепота. Первый раз, в Варшаве, оно тут же исчезло. А сегодня нет. Я все
Маргерит была поражена. Это был единственный дар, который она пыталась купить дочери, но не смогла. Пока такси дергалось в поисках промежутка между движущимися машинами, а затем вливалось в их поток, эмоции ураганом проносились в ее душе — шок, недоверие, беспокойство. Она давным-давно перестала верить в чудеса. И все-таки...
— Ох, Джулия! — Она трепетала от надежды. — В это трудно поверить...
Джулия сдвинула на лоб темные очки:
— На тебе серебристое платье и изумрудные сережки, подарок дедушки Остриана. Твоя губная помада стерлась, но остальной макияж выглядит потрясающе. Прямо от Шанель. Впрочем, дай-ка мне взглянуть, который час.
Пока Маргерит смотрела в изумлении, пытаясь переварить все это, Джулия повернула ее запястье и поглядела на часы:
— Что-то я таких не помню.
Это были часы от Картье.
Голос Маргерит звучал слабо, бессвязно в попытке понять и поверить:
— Они у меня пять или шесть лет. Ты никак не могла видеть их.
Прядь волос выбилась на лоб.
— Ну, уже за полночь. Я устала. А ты? — Джулия спрятала повисшую прядь в мягкий пучок на затылке матери. Пальцы на мгновение застыли. Ее взволновала мысль о том, что она могла теперь оказать матери столь элементарную услугу — поправить прическу.
Глаза Маргерит становились все больше. Пришло осознание случившегося.
— Боже мой, дочка. Как поверить в это!
Она охватила лицо Джулии теплыми ладонями. Ее глаза сияли.
— Ведь это настоящее чудо, не так ли? — прошептала Джулия.
— Не плачь, дорогая. А то я тоже расплачусь.
Пока такси неслось по Пимлико-роуд, они сидели, обнявшись. Затем отпустили друг друга и улыбнулись, словно деля между собой тайну.
Слеза сползла по щеке Маргерит. За ней другая.
Джулия проглотила комок в горле, взяла руку матери и сжала ее.
— Ты видела весь вечер? — Мать нашла платок в сумке и промокнула глаза. Она засмеялась: — Не могу поверить, что ты уже несколько часов можешь видеть. Какую радость ты, должно быть, испытывала!
— Я ничего не хотела говорить, пока не убедилась, что это надолго.
— Конечно, надолго. — Мать схватила дочь за плечи, в ее взгляде читалась решительность.
Джулии показалось, что она смотрит в собственные глаза, в ту же синеву драгоценного камня. То же твердое желание идти вперед несмотря ни на что... но теперь в них была радость от исполнения долгожданной, невозможной мечты.
К ней вернулось зрение!
— Джулия, как несправедливо, что все эти годы ты не могла видеть, — упорно твердила мать. — И ведь ни одна косточка твоего тела не изменилась.
При этих словах Маргерит Джулия заметила за окном такси какое-то резкое движение. Они стояли перед светофором в Белгравии.
Прежде чем кто-либо в такси смог понять, что происходит, раздался выстрел, направленный в замок двери рядом с Маргерит. Пуля пролетела через машину и вылетела со стороны Джулии, пробив металл и разорвав ткань. Зловоние горячего металла наполнило воздух, дверь распахнулась настежь.