Мозг Донована
Шрифт:
4 декабря
Иногда мозг парализовывает меня. Поначалу я добровольно выполнял его приказы. Тогда мне приходилось сосредоточивать все мысли, чтобы понять его намерения. Иначе моя натура восстала бы против вмешательства извне. Теперь я просто не могу сопротивляться.
Пробовал — не получается.
Сегодня он приказал мне взять ручку и написать несколько слов. В комнате находилась Дженис, мне не хотелось, чтобы у нее сложилось впечатление, будто я становлюсь каким-то лунатиком.
Она принесла
Дженис еще не видела ни одного проявления этих необычайных способностей Донована, поэтому испугалась. Тем не менее у нее хватило соображения не вызывать дежурного по этажу.
Я сел за стол и принялся писать. Дженис пробовала заговорить со мной — сначала спокойно, затем встревоженно. Во время этого телепатического сеанса я впервые так побледнел. Глаза остекленели, лицо будто было сделано из воска.
Дженис знает меня достаточно хорошо, чтобы понять смысл происходящего. Она увидела, что я впал в некое подобие гипнотического транса.
Я написал: «Кирилл Хиндс. Нэт Фаллер».
О Кирилле Хиндсе я уже слышал. Второе имя встретилось мне впервые.
Сеанс закончился так же внезапно, как и начался. Я снова получил возможность управлять своим телом.
Дженис смотрела на меня расширенными от ужаса глазами.
— Ты писал левой рукой, — прошептала она. — Это все мозг…
Я вернулся за обеденный стол, взял в руки хлеб и ложку. Я пытался сохранять спокойствие, хотя мне было неприятно сознавать, что у меня впервые не хватило сил сопротивляться Доновану.
— Ну, и что с того? — спросил я. — Как тебе известно, его мозг не умер. Время от времени он вступает в общение со мной. Мой эксперимент сделает переворот в науке. Человечество стоит на пороге создания искусственного интеллекта — неужели ты этого не понимаешь? Или никогда не слышала, что все великие открытия связаны с определенным риском? Как-нибудь на досуге я тебе расскажу об ученых, заслуживших мировую известность именно тем, что ради прогресса сознательно превращали себя в подопытных кроликов.
— Но ведь это не ты, а он превращает тебя в объект экспериментов!
— Заблуждаешься, — ответил я, чтобы прекратить эту дискуссию.
Мне стало досадно. Будь она наемным ассистентом — небось, не бросила бы мне такой открытый вызов!
— Я умышленно подчиняюсь мозгу, — добавил я. — Если мне понадобится, я в любой момент смогу остановить исследование.
Дженис пытливо заглянула в мое бледное лицо. Она поняла, что я солгал ей.
— Донован умер! — вдруг сказала она.
— Умер? — Я покачал головой. — Да будет тебе известно, медицинское определение смерти несколько отличается от юридического. Когда человека по всем законам объявляют покойником, его мозг все еще
— Нет, дело в другом, — твердо произнесла она. — Если следовать твоим рассуждениям, то он и в самом деле не умер. Не умер — потому что переселился в твое тело. Понимаешь? Он вытеснил твою личность!
— По-моему, ты начиталась книг по восточной философии, — сухо заметил я.
Дженис задрожала и закрыла лицо руками. Она многие годы окружала меня заботой и вниманием, вот почему сейчас не выдержала мысли о том, что мой новый эксперимент обошелся мне слишком дорого. Она боялась, что я стану каким-то бездушным роботом, слепым исполнителем чьих-то желаний. Вероятно, тут сказалось ее религиозное воспитание.
— Донована кремировали, а прах похоронили, — пробормотала она. — То, что ты называешь живым мозгом, — всего лишь научный казус, человеческие останки в лабораторном сосуде.
— Донован продолжает жить и действовать, — упрямо возразил я. — Он даже пишет — своим прежним почерком, хотя и с помощью моей руки.
— Ты отстаиваешь какую-то отвлеченную научную схему. А я — веру.
— Лучше сказать, повторяешь слова Шратта, — насупился я. — Вы оба боитесь за меня — но ведь страх-то и убивает в человеке личность, не так ли? Если ты со мной согласна, то можешь мне поверить — я ничего не боюсь. И поэтому прошу впредь не судить меня по общепринятым меркам. Я стою выше их.
— Намного ли? — спросила она.
— Ровно настолько, насколько это необходимо для моей работы, — сказал я. — Мне нужно проанализировать уйму фактов. Если я смогу хотя бы частично объяснить феномен Донована, то вскоре мне удастся ответить на многие вопросы, касающиеся процесса нашего мышления. Уже сейчас я проник в человеческое сознание так глубоко, что отчетливо вижу многое, недоступное другим ученым.
Дженис ничего не сказала.
В этот миг я ненавидел ее. Я ненавидел ее отчужденный и в то же время рассеянный вид — будто она прислушивалась к какому-то голосу, которого я не слышал. Дженис руководствовалась не рассудком, а интуицией. Она знала нечто такое, что нельзя описать научными терминами. А я всегда полагался на интеллект, на силу логического анализа.
Мы молча сидели друг перед другом.
— У него слишком большая власть над тобой, — наконец произнесла она. — Ты уже не можешь ему сопротивляться.
— Могу. В случае необходимости я в любой момент сумею прекратить этот эксперимент!
Мне приходилось оправдываться, и я ненавидел ее за это.
— Не сумеешь. Я видела, что с тобой творится!
Я встал, подошел к письменному столу и взял листок со словами, которые продиктовал Донован.
— Прошу тебя, оставь меня в покое. Я не хочу продолжать этот бессмысленный спор. Ты даже не понимаешь, как мешаешь моей работе! Уйди, меня раздражает твое присутствие.