Мозг Кеннеди

Манкелль Хеннинг

Есть ли связь между одержимостью Хенрика событиями 1963 года в Далласе и тем, что она обнаружила в письменном столе Холлоуэя? Она заставила себя отбросить эту мысль. Вывод слишком уж прост. Воображаемые осколки керамики сложились в воображаемое изображение. Она не пьяный археолог, который крушит все вокруг. Сморщенный мозг в ящике не имеет ничего общего с Хенриком. По крайней мере, она не могла этого утверждать, пока не узнает больше.

Дверь открылась. Кристиан Холлоуэй вернулся.

— Извините, что заставил вас ждать.

Он

посмотрел ей в глаза и улыбнулся. У нее вдруг возникла уверенность, что каким-то образом он следил за ее прогулкой по комнате. Может, в стене просверлена дырочка? Или тут есть камера, которой она не заметила? Он видел, как она изучала икону и выдвигала ящик. Наполовину открытый, искушающий. Возможно, Кристиан Холлоуэй выходил нарочно, чтобы посмотреть, что она будет делать.

— Вероятно, вы и мне можете дать совет, — с наигранным спокойствием сказала она.

— Всегда могу попробовать.

— Речь идет о Хенрике и о вашем сыне. У нас общий опыт, которого страшатся все родители.

— Стив поступил так от отчаяния и злости. Хенрик заснул в своей кровати, если я правильно понимаю. Стив выплеснул себя наружу, Хенрик ушел внутрь. Это два противоположных пути.

— И все-таки оба привели к одному результату.

Стив. Имя пробудило смутное воспоминание. Она встречала его раньше, ноне могла вспомнить, где и когда. Стив Холлоуэй. Она рылась в памяти, но безрезультатно.

— Когда Стив выбросился во мрак, и для его матери, и для меня произошла неожиданная катастрофа, — сказал Кристиан Холлоуэй. — Даже его отчим, который вообще-то ненавидел Стива, сильно скорбел на похоронах. Самоубийство пробуждает особое чувство вины. Все считают, что обязаны были предвидеть катастрофу и сделать все необходимое, чтобы предотвратить ее.

— У вас не было ни малейших предчувствий?

— Все, кто знал его, были в шоке, отказывались верить, что это правда.

— Я ищу следы. Что-то, может быть, едва заметное. Знак. Божий знак, наверно, сказала бы я, если бы верила в Бога. Тоненькую ниточку, которая даст мне надежду на объяснение.

— Любимцы богов умирают молодыми. Может, Хенрик один из них?

— Я неверующая. Хенрик тоже был неверующим.

— Это слово мудрости, не религиозная вера.

— Вы не замечали в своем сыне ничего, что предвещало его смерть?

— Смерть Стива явилась полной неожиданностью. Хуже всего то, что, по-моему, она была столь же неожиданной для него самого. После его смерти я пытался выяснить, почему молодые люди кончают с собой. Одно из распространенных недоразумений состоит в том, что большинство самоубийц оставляют потомкам объяснения. Чаще всего они не оставляют ничего. Только окончательную катастрофу.

— Что побудило Стива поступить так?

— Его унизили до глубины души — хуже не бывает. Знай я об этом, то, возможно, сумел бы помочь ему. Но никто не знал — ни я, ни его мать, ни его друзья.

Луиза почувствовала, что Кристиан Холлоуэй намерен закончить разговор о своем сыне и его смерти.

— Я надеялась, вы мне поможете.

— Я не знаю как.

В жизни можно поставить себе в заслугу только одно — собственную волю и выполняемую работу. Что до СПИДа, то мы делаем слишком мало. Ресурсов, чтобы уменьшить страдания и побороть эпидемию, всегда будет недостаточно. Хенрика привело сюда желание сделать все, что в его силах. А что повергло его в его глубокое отчаяние, я ответить не могу.

Хенрик не был в отчаянии. Он надел пижаму не от скорби, он не опустошил пузырек с таблетками. По-моему, ты говоришь не все, что знаешь.

Ее мысли приняли другой оборот: может, все было по-другому. Может, Кристиан Холлоуэй знал не больше того, что рассказал, и хотел выяснить что-то через нее, из ее вопросов?

Вопросы задают о том, чего не знают. О том, что знают, вопросов не задают.

Луизе не хотелось оставаться в этом доме. Кристиан Холлоуэй, у которого стены имели глаза и уши, пугал ее. Она встала.

— Не буду больше вам мешать.

— Мне очень жаль, что я не сумел вам помочь.

Он проводил ее под палящим солнцем к машине.

— Езжайте осторожно. Пейте побольше воды. Вы возвращаетесь в Мапуту?

— Возможно, останусь до утра.

— Прибрежная гостиница в Шаи-Шаи без изысков, но там по большей части чисто. Не оставляйте в номере никаких ценностей. Не прячьте ничего под матрас.

— Меня один раз уже ограбили в Мапуту. Теперь я начеку. Первое, что мне пришлось раздобыть — глаза на затылке.

— Вы пострадали?

— Я отдала им то, что они требовали.

— Страна бедная. Грабят и воруют, чтобы выжить. В их положении мы бы поступали так же.

Луиза, пожав ему руку, села за руль. Черная собака по-прежнему лежала в тени.

В зеркальце заднего вида она увидела, как Кристиан Холлоуэй повернулся и пошел к дому.

В гостинице она сразу легла спать. А когда проснулась, на улице было уже темно.

Почему ей знакомо имя Стив? Она точно знала, что где-то оно ей встречалось. Но Стив — обычное имя, как Эрик в Швеции или Костас в Греции.

Луиза спустилась в ресторан поесть. Альбинос, сидя у стены, играл на своем ксилофоне. Официант был тот же, что утром подавал ей завтрак. На ее вопрос он ответил, что инструмент называется тимбила.

Пообедав, она осталась сидеть. Вокруг лампы над ее столом кружились насекомые. Посетителей было мало — несколько мужчин пили пиво. Женщина и трое детей обедали в полном молчании. Луиза отодвинула чашку с кофе, заказала бокал красного вина. Пробило десять. Альбинос перестал играть, закинул инструмент за спину и растворился в темноте. Женщина с тремя детьми расплатилась и враскачку, точно корабль, вышла, таща в кильватере три спасательные лодки. Мужчины продолжали беседовать, но в конце концов тоже удалились. Официант начал приводить помещение в порядок к вечеру. Луиза расплатилась и вышла из гостиницы. Вода мерцала в свете одинокого фонаря.