Мозг отправьте по адресу...
Шрифт:
Особенно необходимо подчеркнуть большую изменчивость почерка. Это выражалось в значительном различии в почерке, которое заметно, если сравнить между собою начало письма и конец, когда начинало сказываться утомление.
Почерк менялся на протяжении всей жизни. Вначале, в молодости, он был очень мелкий, легкий, горизонтальный и неразборчивый (у отца был очень мелкий бисерный почерк, но очень четкий). В дальнейшем он стал значительно более вытянутым в вертикальном направлении.
Путем более детальных расспросов выяснилось, что перелом в почерке произошел в 1914–1916 гг., причем основную роль сыграла в этом сознательная волевая работа над почерком, направленная на то, чтобы сделать его более понятным для наборщиков. Таким образом, изменения почерка должны быть рассматриваемы как вызванные произвольным процессом. Этим объясняется то, что в последние годы писал в начале письма
Пропусков букв, слогов, слов в письме не встречалось. Личные письма писал так же, как и свои произведения, очень длинные. Мог, например, написать письмо в 40 листов. Когда их писал, то писал «как следует», очень подробно, как в разговорной речи. Иногда письмо представляло собой форму дневника за несколько дней.
Никаких сокращений в письменной речи не употреблял, всегда полностью выписывал слова.
Определенного преобладания письменной или устной речи друг над другом установить нельзя. И то и другое использовал в полной мере.
Чертить не умел. «Схемы, к которым прибегал очень охотно, бывали всегда очень выразительные, но не точные». Например, если рисовал какую-нибудь фигуру, то «она прямо как жила», но в то же время могла быть исполнена технически неправильно в смысле требуемого соотношения отдельных частей. Сам про себя говорил: «прямой линии провести не умею». Не было уверенности и ровности нажима, линии получались нечеткие. Не мог работать с линейкой, несмотря на то что приходилось много чертить схем. Когда употреблял линейку, получались кляксы, сдвиги.
На основании вышеизложенного создается определенное впечатление, что в черчении была та же моторная неловкость и недостаточность координации, что отмечалось и в тонких ручных движениях вообще.
Рисование и живопись.
Ранее особой склонности к рисованию не было, рисовал только карикатуры. Потребность в рисовании появилась во второй половине жизни, примерно с 1913–1914 гг.. [470] В дальнейшем она постепенно усиливалась. Сделал много самостоятельных рисунков к «Маскам» и «Москве», а также несколько набросков чернилами (например, контур фигуры сенатора Аблеухова к роману «Петербург»).
470
Вероятно, импульсом к рисованию стала для Белого антропософия, «ученичество» у Штейнера. По его заданию писатель зарисовывал свои духовные имагинации.
Некоторые рисунки в «Масках» были художником только оформлены по эскизам Б.Н.. [471] Во всех этих рисунках чрезвычайно резко выпирает элемент гротеска, шаржа.
До 1927 г. зарисовок с натуры не было. В 1927 г., когда был на Кавказе, делал зарисовки пейзажей с натуры. [472] Все рисунки с технической стороны слабые, но необычайно импрессионистичны, насквозь проникнуты символикой. В особенности это сказывается в даваемых одними контурами рисунках горных хребтов и главным образом в сочетаниях и переходах оттенков красок. В общем, некоторые рисунки, несмотря на явную техническую слабость, производят сильное впечатление своей выразительностью.
471
Иллюстрировать роман «Маски» (М. – Л., ГИХЛ, 1932) должен был Н.В. Кузьмин (1890–1987). Художник обратился к писателю с просьбой показать, как тот представляет себе персонажей произведения, и Белый сделал двенадцать рисунков. «Он приготовил для меня рисунки действующих лиц на клочках бумаги и стал их показывать с некоторой неловкостью, с какой дилетант демонстрирует свои работы перед профессионалом. Рисунки были детски неумелые (в таком же роде рисунки Белого воспроизведены в томе переписки с Блоком), но они мне очень пригодились. Белый обладал даром схватывать характерное, и некоторые его портретные формулировки я перенес в свои иллюстрации почти целиком» (КУЗЬМИН Н. Иллюстрируя Андрея Белого // Звезда. 1972. № 5. С. 182). Так, в книге практически воспроизведены сделанные Белым портреты профессора Коробкина и Мандро.
472
С апреля по июнь 1927 г. Белый и К.Н. Бугаева путешествовали по Грузии. О страстном увлечении Белого рисованием в этот период см.: БУГАЕВА К.Н. Воспоминания о Белом. С. 125–128. Кождорские пейзажи Белого см.: Рисунки русских писателей XVII – начала XX века (Автор-составитель Р.В. Дуганов; М., 1988. С. 210–211).
Было продемонстрировано несколько рисунков бытового характера. Одни – типа шаржа, другие изображают определенные ощущения, например бессонницы, бессилия и т. д. Они также технически очень слабы, но очень выразительны своей символикой.
Имеется ряд рисунков типа орнаментов, ряд набросков архитектурного характера. [473] Слабость технического оформления, но сильное выявление самых разнообразных цветовых комбинаций. Очевидно, что чувство цвета, красок и их комбинаций было очень сильно развито.
473
Классификация рисунков и схем Белого, а также его художественного стиля дана в статье Н.Л. Кайдаловой «Рисунки Андрея Белого» (Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988. С. 597–605).
Несколько рисунков сделаны уже во время болезни. Они носят мрачный, жуткий характер, передавая, очевидно, соответствующие болезненные ощущения.
ПСИХОСЕНСОРНАЯ СФЕРА
Зрение.
Хорошее. В 1922 г. начала появляться дальнозоркость, постепенно усиливавшаяся, были прописаны очки для работы. Вдаль видел очень хорошо. При работе без очков несколько отставлял от себя рукопись.
Глазомер, по-видимому, был развит удовлетворительно. Это выражалось в том, что мог хорошо рассчитать расстояние при игре в мяч и когда перепрыгивал с камня на камень. Хорошо играл в серсо. Хорошо мог играть в крокет. В рассказах точно передавал расстояния между предметами и величины, обращал на это внимание.
Страдал куриной слепотой. Особенно это заболевание усилилось в последние годы. Когда стало появляться, сведений нет. Выражалось это в том, что очень плохо видел в сумерки; как только начинало темнеть, передвигался очень осторожно, с большой опаской.
Цвета различал правильно, вплоть до самых тончайших оттенков. Дальтонизма не было. Очень любил яркий дневной и солнечный свет. Это сильно поднимало его настроение. Мог спать без темных занавесей. Не было стремления укрыться от света.
Случаев неузнавания формы или значения отдельных предметов не отмечалось. Ни зрительных, ни слуховых иллюзий или галлюцинаций не отмечалось.
Очень сильное развитие восприятия цветов и красок. Это с несомненностью вытекает из приведенного выше анализа его рисунков. В качестве подтверждающего этот момент факта приводим следующие указания жены. Когда заканчивал какой-нибудь напряженный этап работы и был свободный промежуток, производил уборку стола. Покрывал его особым образом подобранными листами цветной глянцевитой бумаги. Брал различные сочетания цветов, например, темно-синий с темно-вишневым, коричневый и персиковый, красное с белым, голубое с серебром. Подбор комбинаций устанавливался в зависимости от желания: «чего глаз просит».
Наряду с сильно развитым восприятием цветов и красок было также выраженное восприятие рельефа, чувство формы. Превалирование одного над другим не отмечалось. Любил как живопись, так и скульптуру и архитектуру, причем последняя, пожалуй, была наиболее ему близка.
Очень сильно развитая зрительная память. Очень хорошо запоминал и впоследствии мог точно передать то, что видел. Всегда стремился, когда где-либо бывал, приобретать как можно больше открыток с видами той местности, где находился. [474] Сам мотивировал это тем, что он все воспринимает импрессионистически, синтетически, тогда как необходимо иметь и отдельные факты. Стремления самому фотографировать интересовавшие его места не было.
474
«Б.Н. … вспоминал, как при писании „Путевых заметок“ помогли ему простые открытки, которые пачками он накупал в Италии, в Тунисе, в Египте. То же самое пытался он сделать теперь на Кавказе – в Батуми, Тифлисе, в Армении. Но потерпел неудачу. Выбор открыток и снимков был слишком скудным. Тогда-то желание хоть как-нибудь закрепить характерные мелочи посещаемых мест толкнуло его к зарисовкам» (БУГАЕВА К.Н. Воспоминания о Белом. С. 125). Среди личных вещей писателя, хранящихся в Мемориальной квартире Андрея Белого, – альбом с видами Швейцарии, открытки с видами Свинемюнде, несколько наборов открыток с видами Кавказа.