Мозг рассказывает.Что делает нас людьми

Рамачандран Вилейанур С.

примитивный язык жестов мог развиться в речь гипотеза, с которой многие

традиционные психолингвисты не согласны.

В качестве примера возьмем фразу «иди сюда» (came hither). Обратите

внимание на свой жест при этом: повернув ладонь вверх и согнув пальцы по

направлению к себе, как будто вы касаетесь ладони. Удивительно, но ваш

язык делает очень похожее движение, когда он свертывается назад, чтобы

коснуться неба и произнести «сюда» пример синкинезии. «Уходи» (go)

сопровождается

выпячиванием губ наружу, тогда как «иди» (соте) включает

стягивание губ внутрь. (В тамильском индийском дравидийском языке, никак

не связанном с английским, слово «уходи» звучит как «ро».)

Очевидно, каким бы ни был изначальный язык в каменном веке, он был

с тех пор бесчисленное количество раз трансформирован, так что сегодня

наши языки абсолютно разные: английский, японский, кунг и чероке. Язык, в

конце концов, развивается с невероятной скоростью. Иногда достаточно

всего лишь двухсот лет, чтобы изменить язык до такой степени, чтобы

молодой носитель языка едва мог общаться со своим прапрадедушкой. К

тому же, как только вся мощь лингвистической науки появилась в

человеческом

сознании

и

культуре,

изначальные

синкинетические

соответствия могли быть потеряны или просто не признаны. Но, по моему

мнению, синкинезия посеяла первые семена словарного запаса, помогая

образовать начальную базу лексикона, на которой было построено

последующее лингвистическое развитие.

Синкинезия и другие связанные с ней атрибуты, такие как имитация

движений других людей и извлечение общих свойств из визуального и

слухового ряда («буба– кики»), могут быть основаны на подсчетах,

аналогичных тому, что должны делать зеркальные нейроны: понятия,

связующие разные карты мозга. Эти виды связей напоминают нам об их

потенциальной роли в эволюции протоязыка. Эта гипотеза может показаться

ортодоксальным

когнитивным психологам слишком оторванной от

реальности, но она открывает окно возможности на самом деле

единственной,

без

которой

нам

не

обойтись,

для

исследования

действительных нейронных механизмов языка. И это большой шаг вперед.

Мы продолжим этот разговор чуть дальше в этой главе.

Нам также необходимо задать вопрос, как развилась жестикуляция. По

крайней мере, глаголы вроде «приходить» и «уходить», могли появиться

через ритуализацию движений, которые однажды были использованы для

представления этих действий. Например,

вы действительно можете потянуть

кого-то к себе, схватив его, при этом сгибая пальцы и локоть по направлению

к себе. Поэтому само движение (даже если оно отделено от действительного

физического объекта) стало средством коммуникационного намерения. В

результате появляется жест. Это же доказательство применимо к «толкать»,

«есть», «бросать» и другим базовым глаголам. Если у вас есть словарь

жестов, эволюция соответствующих вокализаций становится проще,

учитывая, что исходно встроенный механизм перевода синкинезия

(ритуализация и чтение жестов могли, в свою очередь, включать зеркальные

нейроны, как было отмечено в предыдущих главах).

Таким образом, теперь мы имеем три типа резонанса от карты к карте,

появившихся в мозге ранних человекообразных: визуальнослуховая

картография («буба-кики ») картография между слуховыми и визуальными

сенсорными картами и картами моторной вокализации в области Брока; и

картография

между

областью

Брока

и

моторными

областями,

контролирующими жесты. Учтите еще, что каждая из этих установок была,

возможно, очень маленькой, но, действуя во взаимосвязи, они могли

подталкивать друг друга, создавая эффект снежного кома, результатом

которого стал современный язык.

Есть ли КАКОЕ-ТО неврологическое доказательство предложенных

гипотез? Вспомните, что многие нейроны во фронтальной доле обезьян (в

той же области, которая у людей стала областью Брока) срабатывают, когда

животное выполняет какое-нибудь особенное действие, например, тянется за

арахисом, а также то, что часть этих нейронов также срабатывает, когда

обезьяна видит, как другая обезьяна хватает арахис. Чтобы сделать это,

нейрону (под которым я понимаю на самом деле сеть нейронов, частью

которой является этот нейрон) нужно учитывать абстрактное сходство между

командными сигналами, которые определяют последствия сокращения

мышц, и внешним видом хватания арахиса с точки зрения другой обезьяны.

Таким образом, нейрон эффективно считывает намерение другого индивида

и может, теоретически, также понимать ритуализированный жест, который

похож на настоящее действие. Меня поразило, что «буба-кики» обеспечивает

эффективный мостик между этими зеркальными нейронами и гипотезами

синестетического подталкивания, которые я изложил. Я рассматривал эту

теорию кратко в предыдущих главах, сейчас я, с вашего позволения, более