Мозг стоимостью в миллиард долларов
Шрифт:
— Расскажи мне о себе, мальчик мой.
— А не можем ли мы предварительно покончить с массовкой? — попросил я, и он тут же согласился.
— Конечно. Пошли вон, вы двое. — Двое часовых, отдав честь, незамедлительно оставили помещение. — Какой у тебя номер телефона?
— Я на Пятой авеню, так что мой номер 7-7000.
— Пять миллионов девятьсот двадцать девять тысяч, — отчеканил Мидуинтер, — квадрат этого числа. А квадратный корень из него составляет двести семьдесят семь, запятая, сорок девять. Такие операции могу производить с любым числом, назови что-нибудь. Думаю, что это дар, и он достался мне от отца.
— Поэтому вас и произвели в генералы? — спросил я.
— В генералы меня произвели потому, что я стар. Понимаешь ли, старость — неизлечимая болезнь. И люди
— Меня-то вполне устраивает.
— Вот и хорошо. — В его словах скользнула какая-то угрожающая интонация.
Мидуинтер наклонился вперед, и на его лицо легла полоса яркого света, подчеркнув возраст. Съехавшая набок маска обнажала влажные розовые веки, а желтоватую кожу испещряли коричневые пятна, как старые клавиши слоновой кости пианино из бара.
Его кисти в белых перчатках безвольно лежали на крышке стола, подобно дохлым опоссумам, но тут одна из них, ожив, подползла к жезлу и, схватив его, с грохотом ударила по столешнице.
— Мне сообщили, что ты личность неуправляемая, — начал Мидуинтер. — А я ответил, что меня это не волнует, потому что я и сам слегка неуправляемый.
— Похоже, что никому из нас до конца жизни так и не избавиться от этого порока.
— Что касается тебя, я бы не был так уверен. — Он постучал жезлом по столу и с треском отбросил его. — Когда ты познакомишься с нашей организацией, увидишь, что имеется в нашем распоряжении, — не только здесь, но и по всему миру — ты так и так присоединишься к нам. — Хрупкая белая ручка, напоминающая уснувшего зверька, снова схватила жезл. — Ты вступаешь в ряды стажеров. А это — символ того доверия, которое мы питаем к тебе. — Он подкатил по столу ко мне такой же коричневый блестящий шар размером с мячик для гольфа, что я видел у Пайка. Взяв его, я присмотрелся к нему. — Внутри его — часть американской земли. Земли свободы. Я надеюсь, что ты будешь беречь ее как сокровище и хранить ей верность; это простой символ веры в свободных людей на свободной земле. — Он постучал по столу, словно на нем лежала диаграмма, к которой он хотел привлечь мое внимание. — Когда ты вернешься с подготовки, мы проверим тебя, лишь после чего тебе будет оказано полное доверие.
— А предположим, вы решите, что я его недостоин?
— В таком случае возвращения тебе не дождаться, — выдохнул Мидуинтер.
— В таком случае скорее мне не стоит доверять вам, — сказал я.
— Нет-нет-нет, — покровительственно бросил Мидуинтер. — Ты мне нравишься. И ты сам убедишься, что я единственный человек, которому ты можешь полностью довериться. Приходи ко мне и выкладывай все, как на исповеди. Я тот самый человек, с которым можно быть совершенно искренним. Всегда доверяй финансисту, ибо он вкладывает деньги в то, что предварительно измерит и сосчитает. Если ты покупаешь работу художника, какие у тебя основания быть уверенным, что через пару лет он станет знаменитостью? Ты доверяешь себя рукам врача; а кто знает, сколько своих пациентов он отправил на кладбище? Эта тема касается только его и профессиональной гильдии. Взять архитектора: не исключено, что в прошлом он в самом деле был толковым учеником у мастера; но в результате его трудов ты получишь всего лишь уродливую груду бетона. А вот финансист — совсем другое дело: рассчитываясь, он выкладывает портреты уважаемых президентов США, которые принимают к оплате в любом месте земного шара. Так что не стоит обвинять финансиста в недооценке кого-то или чего-то; он единственный, кому это под силу. — Одно из белых животных улеглось спать на столе, а другое подобралось к нему через стол и стало обнюхивать. — Понял меня? — спросил Мидуинтер.
— Я вас понял.
Мидуинтер кивнул и, переведя дыхание, разразился визгливым смехом.
— И вот что еще я скажу тебе, сынок, — продолжил он. — Просто делать деньги — довольно скучно. Когда ты становишься богат, то выясняешь, что богачи — люди недалекие и глупые, любимая тема их разговоров — как бы подобрать подходящую партию для дочери. Твои старые приятели — я имею в виду настоящих друзей — не хотят больше с тобой знаться. Бедняки избегают общения с миллионерами потому, что их присутствие напоминает им о собственных неудачах. Так что на долю богатых и старых выпадает лишь одиночество. Одно одиночество. — Зверек, на одной из лап которого сверкало изумрудное кольцо, дернул за витой шнур на мундире Мидуинтера и, подкравшись к жезлу, стал играть с ним.
— Бедный старый богач, — усмехнулся я, — довольно избитый штамп, не так ли?
— Ничего не имею против штампов, сынок. — Мидуинтер откинулся в кресле. — Никто еще не придумал более быстрого способа общения, как только с их помощью. Но я понимаю тебя. Ты думаешь, что я одинокий старик, озабоченный лишь тем, чтобы оставить по себе достойный памятник в виде упоминания в учебнике истории. Но все куда проще. Я люблю. Я люблю свою страну. Понимаешь меня? — Зверек, вооруженный жезлом, постукивал по брюшку спящего животного в унисон скороговорке Мидуинтера. В соседней комнате я слышал трели кларнета и гудение тромбона. — Понимаешь меня? — повторил Мидуинтер.
— Да, — тихо согласился я.
— Нет, — возразил Мидуинтер. Теперь он говорил полным голосом, но в нем не чувствовалось враждебности. Навалившись на стол, он посмотрел на жезл, на свои руки и перевел взгляд на меня, после чего подмигнул. Когда он заговорил снова, интонации были мягкие и убедительные. — Ты не понимаешь, какую любовь я испытываю к этой великой стране, в которой мы живем. Такой любви, которая свойственна мне — именно мне, — больше не существует. В наши дни любовь обрела характер брака, в котором тебе или везет, или ты получаешь алименты. Или же любовь выражалась мужеством под вражеским огнем, а в награду ты получал медаль и славу. Любовь — это служение обществу или вклад в политику с компенсацией в виде пенсии или посольской должности. Сегодня такая любовь — это некая дама, которую ты оставляешь в Сент-Луисе или торопливо затаскиваешь на заднее сиденье автомобиля. — Одно из белых животных вцепилось оратору в жилет. — Но моя любовь не имеет ничего общего с этим. Моя любовь олицетворяется в создании армии отважных молодых людей, которые горды тем, что крепят мощь страны. Я люблю свою землю и думаю лишь о том, чтобы предмет моей любви стал еще сильнее. Ты понял меня? Понял? — Он пришел в возбуждение.
— Да, сэр! — громко отрапортовал я. Жезл взметнулся в воздух.
— Еще сильнее! — выкрикнул Мидуинтер, и зверек, вцепившийся лапками в жезл, с силой обрушил его на брюшко того, который спал. Раздался треск ломающегося дерева. Одна лапа конвульсивно дернулась, и спящее животное скончалось, выкинув по сторонам все четыре скрюченные конечности. — Я так и знал, что ты меня поймешь, — орал Мидуинтер. — Я так и знал. — Он приподнял свой несчастный изуродованный протез и стянул с него белую перчатку. Деревянные пальцы его искусственной левой кисти были переломаны. Он неторопливо поднес их к свету. Я смотрел на него, и мне показалось, что моя опухшая рука стала ныть еще сильнее.
Кто-то коротко постучал в двери, они открылись, и появилась молодая женщина с картонной коробкой в руках. Оркестр стал играть танцевальную мелодию «В твоих глазах стоит туман». Мидуинтер продолжал рассматривать изувеченную руку. Девушка наклонилась и поцеловала генерала в щеку.
— Вы же обещали, — укоризненно сказала она.
Откуда-то из города донеслось одинокое завывание полицейской сирены.
— Они никак не могут сделать их прочными, — огорчился Мидуинтер. Напряжение покинуло его, и он впал в уныние, которое приходит после совокупления с женщиной.
Она снова поцеловала его и заметила:
— Вам не стоит слишком возбуждаться. — Потом повернулись ко мне и объяснила: — Он так легко поддается возбуждению. — Закатав рукав генеральского мундира, она обнажила то место, где протез соединяется с рукой.
Мидуинтер махнул мне жезлом.
— Ты мне нравишься, — подытожил он. — Иди повеселись на нашем маскараде. Завтра еще поговорим. Мы можем подобрать тебе костюм, если ты себя неловко чувствуешь в этой одежде. — Он снова подмигнул, давая понять, что таким образом он расстается с посетителями.