Мозг стоимостью в миллиард долларов
Шрифт:
— К делу, — приказал лысый. — Все должно получиться. — Он постучал каблуком по льду. — Грузовик идет.
Мы все приткнулись за деревьями. Я слышал, как ревет машина на малой передаче.
— Вы думаете, что у нас ничего не выйдет? — шепнул мне лысый.
— Вы чертовски правы, — шепнул я в ответ. — Так я и думаю.
— Увидите. Все будет чисто, быстро, аккуратно, без всякой стрельбы. — Я кивнул. — Скажите Мидуинтеру, — лысый оглянулся, дабы убедиться, что поблизости нет никого из «деловых», — чтобы он не присылал им никакого оружия. Они стали работать на него из-за ОБЕЩАНИЯ, что их снабдят оружием. Но если они его в самом деле ПОЛУЧАТ... — Он улыбнулся.
Нос у него покраснел, и с улыбкой, полной усталости, лысый стал похож на клоуна, снявшего грим. Из-за его головы виднелся свет фар грузовика, который подкидывало на ледяных ухабах. В его медленном приближении было что-то от ночного кошмара.
Я мог то ли помочь этим психам, то ли уложить их всех на радость Стоку; ни та, ни другая идея меня не привлекала. Припомнив все теплые постели, в которых мог бы сейчас находиться, я стал разминать онемевшие от холода пальцы.
Грузовик, готовясь к последнему спуску, переключил скорость. Шофер, должно быть, увидел ожидавшую его ледяную проплешину. В лунном свете я заметил, как он пригнулся к ветровому стеклу. Передние колеса перестали слушаться, а когда льда коснулись и задние, они стали проворачиваться. Машина остановилась. Шофер прибавил газу, но ситуация лишь ухудшилась. Грузовик пошел юзом и встал поперек дороги. Из-за деревьев выскочили восемь человек и повисли на его бортах. Машина стала медленно сползать в кювет. Водитель продолжал давить на газ, но только фонтаны снега летели из-под колес, мотор ревел так, словно вот-вот взорвется. Грузовик наконец окончательно сполз в канаву и застрял в ней, оставшись передними колесами на полотне дороги. Они еще как-то и держали машину. Когда двигатель заглох, на мгновение воцарилась такая тишина, которая бывает только в лесу. Затем раздался звук открываемой дверцы, и водитель выпрыгнул на снег, заложив руки за голову. Никакого удивления он не выказывал, по его поведению было не понять, испытывает ли он страх. Кто-то торопливо обыскал его в поисках оружия, но, не найдя ничего, оттолкнул в сторону. Нападавшие стали распускать крепления брезента с задней стороны машины. Вдруг раздался внезапный грохот — это с низа машины стали отпадать намерзшие куски льда, и кое-кто испуганно дернулся. Солдат ухмыльнулся и неторопливо полез за окурком, спрятанным за отворотом ушанки, глаза его так и бегали по сторонам. Я кинул ему спички. Держа обе руки на виду, он прикурил.
Когда брезент содрали, один человек залез в кузов.
— Это Иван, — сообщил лысый, — самый опасный подонок. — В кузове мелькнул луч фонарика, и Иван стал громко читать маркировку на ящиках. Лысый переводил мне его слова, которые для меня звучали полной абракадаброй. — Сухое молоко, — повторил лысый. Опять по-русски. — Чай... Ящик свежих лимонов. Русское выражение. Вот дерьмо! — воскликнул мой переводчик. — Он нашел автомат. — И стремительно кинулся к борту машины.
Не надо знать русского языка, чтобы понять: лысый потребовал передать ему все документы и автомат, напомнив, что «деловым» предназначается только еда и выпивка. Оба они спрыгнули, продолжая громко спорить. Иван держал в руках автомат. Он начал тыкать лысого стволом в живот. Они стояли, матерясь и внимательно наблюдая друг за другом. Лысый крикнул:
— Американец видит, как ты себя ведешь. — И показал на меня. — И денег от американцев ты больше не получишь.
Иван ухмыльнулся и погладил автомат. Лысый повторил свою угрозу. Лучше бы он заткнулся. Благодаря его стараниям Иван мог получить хороший повод расправиться со мной. Остальные молча застыли на другой стороне дороги, ожидая, когда ситуация разрешится вспышкой насилия, а солдат, докурив сигарету, сунул руки в карманы, вместо того чтобы поднять их.
Иван и лысый неподвижно стояли лицом к лицу, и снег уже начал оседать на них. Было мгновение, когда казалось, что сила напора лысого позволит ему одержать верх. Но у него не получилось. Вдруг он уцепился за автомат. И тут короткая очередь в упор заставила его сложиться вдвое, и, отброшенный ударом, он отлетел в канаву. Иван выстрелил снова, выпустив несколько контрольных пуль, словно забавляясь новой трещоткой, полученной под новогодней елкой. Обойма кончилась, и стало слышно только сухое пощелкивание бойка. Тянулась струйка дыма, и над безмолвными снегами стихало эхо выстрелов. Из кювета виднелись только ноги лысого. Перекинув ремень автомата через голову, Иван повесил его себе на грудь. Он висел на нем, как массивный ключ виночерпия, как знак почета и символ рыцарства. Из кармана он вытащил еще одну обойму и аккуратно поставил на место.
Никто не проронил ни слова; все стали выгружать ящики из машины. Они заставили шофера помогать им, а я стоял на обочине, переминаясь с ноги на ногу, чтобы согреть их, и с неподдельным интересом наблюдал за линией горизонта.
На высоте около десяти тысяч футов небо пересекали два тяжелых бомбардировщика. Иван вытащил из кабины водителя мятый металлический ящичек. Откинув крышку, он показал мне пачку грязных плотных листов с загнутыми краями и торжественно отдал честь. Я улыбнулся. Он тоже улыбнулся и ткнул меня в живот стволом автомата так, что у меня перехватило дыхание. Он по-прежнему улыбался. Приятели окликнули его, закончив перетаскивать ящики из кузова машины в два наших автобуса. Я не видел причин, по которым ему стоило бы оставить меня в живых. Так что смущенно улыбнулся и врезал ему прямо по рту металлическим ящиком, а когда он согнулся, попытался ударить в пах, но его спасло тяжелое пальто. Не выпуская из рук металлического ящика, я нанес удар ребром ладони, но он пришелся по стволу автомата, и я почувствовал, как чей-то одиночный выстрел ожег мне плоть. Все рассыпались в разные стороны, а пуля зарылась в снег. Иван отпрянул от меня. Я лягнул его в ногу, но сам едва не потерял равновесия. Иван ухмыльнулся. Рот его заливала кровь, но он продолжал улыбаться, потому что у него был автомат. «Да, тут каратэ детского уровня не отделаешься, — подумал я. — Что же, значит, высококачественная аппаратура и коллекция пластинок, некоторые из которых весьма ценны, достанутся сестре».
И вот тогда-то солдат врезал Ивану монтировкой. Тот, издав странный, скрипучий, как у ржавой петли, звук, рухнул на меня. Я побежал, не оглядываясь, к темному лесу и мчался, натыкаясь на стволы и спотыкаясь о корни. Русский солдат бежал передо мной. Со стороны дороги доносились крики, а затем раздалась длинная автоматная очередь. Солдат споткнулся и упал. Я шлепнулся плашмя. Стрельба не смолкала, и я слышал, как от деревьев отлетали щепки. Я подполз к солдату. Глаза его были закрыты. Снова раздалась автоматная очередь. Я затаился. Меня окружала непроглядная чаща леса, и лишь звуки выстрелов помогали определить направление. На дороге опять заспешили, потом раздались крики, и примерно ярдах в двадцати от меня кто-то с шумом стал ломиться через лес. Еще выстрелы — и воцарилась тишина. Я предположил, что в лес кинулся сын лысого. Рука была поранена ударом об автомат; кровоточила она не сильно, но мизинец изогнулся под странным углом и не действовал. Я обмотал руку чистым носовым платком. Под деревьями стояла темнота, в которой туманными белыми пятнами виднелись участки снега. Воцарилось безмолвие. Я прикоснулся к неподвижно лежащему солдату, но, по всей видимости, он был мертв, так что я поднялся на ноги и тихо побрел в сторону, противоположную той, где звучали голоса.
Я почти добрался до опушки, когда до меня донесся шум. Какая-то фигура мелькала между деревьями; размерами она превышала человеческую. Я вгляделся в лесной сумрак. Треск ломающихся веток стих, но слышалось тяжелое дыхание. Человек так не дышит. Я прижался к стволу дерева, представляя себя тонким, как бритвенное лезвие. Создание, издававшее столь шумные вздохи, подало голос — звучный, с металлическим оттенком. Говорил он по-русски. Невидимый источник голоса приближался, и наконец я увидел его: офицер в белом маскхалате верхом на лошади.
— Подходи осторожно, — предупредил металлический голос. — У них оружие.
— Есть, — ответил всадник. Он обращался к маленькой рации двусторонней связи.
Меж стволами я разглядел желоб дороги. По ней двигался конный патруль, перемещаясь от точки к точке, как клопы, которые пересекают пространство простыни. Я поставил на землю металлический ящичек с накладными на армейское питание.
Увидев меня, всадник выключил рацию и, пришпорив коня, подъехал поближе. Кожаная сбруя поскрипывала, копыта беззвучно месили снег. К седлу был приторочен небольшой пеленгатор. Под порывами холодного ветра над головой всадника покачивалась антенна, а экран бросал голубоватые отсветы на его лицо. Добрых чувств оно не вызывало. Он ткнул лошадь пятками, и она надвинулась на меня, как полицейский жеребец, теснящий толпу. Напрягая все мышцы, я попытался оттолкнуть мускулистую грудь. Пальцы коснулись холодного металла, и горячее лошадиное дыхание жарко пахнуло мне в лицо. Всадник откинул с бедра планшет и расстегнул кобуру. Я вспомнил несколько полезных слов по-русски.
— Не стреляй! — крикнул я.
Лошадь вскинулась и затопталась в снегу, но всадник опять подал ее вперед, пока дуло револьвера не оказалось в нескольких дюймах от моего лица. Подняв оружие, он аккуратно опустил его мне на голову. Лошадь слегка рванула в сторону, и рукоятка скользнула мне по виску, чуть не оторвав ухо. Перед глазами поплыла красная пелена, и я ухватился за стремя, почувствовав ледяной ожог металла. «Какой мороз», — успел подумать я, но тут рукоятка опустилась более точно, все расплылось и раздвоилось, как в плохом видоискателе, и я повалился на черный снег.
Глава 1 4
Медленно и с трудом я возвращался из забытья — но не столько пришел в сознание, сколько испытывал нечто вроде похмелья. Рука моя распухла до размеров футбольного мяча, и боль отдавалась даже в лопатке. Вокруг стояла полная темнота, в которой поблескивал лишь красный огонек. В самом ли деле он вблизи — или же то далекий источник яркого света? Я попытался пошевелиться, но боль в руке скрутила меня. Я снова провалился в беспамятство. Много раз я переходил из одного состояния в другое, пока наконец не набрался сил остаться в этой сумеречной зоне.