Можайский — 4: Чулицкий и другие
Шрифт:
«Третье — совсем другой коленкор! Третьим отправлением была посылка. Объемистый ящик…»
— Ящик! — воскликнул я. Под ложечкой у меня засосало.
«Да, — повторил Михаил Семенович, — ящик. И весьма тяжелый к тому же!»
— Что же в нем было?
«Как ни странно, но это я знаю!»
— Что?
«Проектор!»
— Проектор! — даже не переспросил, а утвердительно — вслед за управляющим — констатировал я.
«Да, проектор. Отправитель настаивал на аккуратном с ним обращении, так как оборудование новое,
— Когда это было?
«С год назад».
— И вы запомнили?
«Ничего удивительного: не каждый день приходится заниматься такими отправлениями. Больше того: я и не припомню, чтобы когда-то еще приходилось! А потом, вот ведь какая еще странность…»
Михаил Семенович запнулся.
— Что? Что?
«От нашего отделения — вы же сами знаете, господин Чулицкий! — рукой подать до адресата. Ума не приложу, зачем понадобилось прибегать к нашим услугам. Не проще ли было доставить ящик наемной подводой и самостоятельно?»
— А кто отправлял?
«Сравнительно молодой человек».
— Как он выглядел?
«Очень импозантно».
— Поясните!
Управляющий посмотрел на меня с заговорщицкой хитринкой во взгляде и добродушно усмехнулся:
«Вы, полагаю, можете отличить барина от слуги?»
Я удивился:
— Возможно. Но к чему ваш вопрос?
«Представьте себе хорошо, даже щегольски одетого слугу!»
— Ну!
«Вот так и выглядел тот молодой человек: как слуга из очень богатого дома. Я…» — Михаил Семенович что-то прикинул в уме. — «Я, — повторил он, — назвал бы его управляющим или доверенным секретарем. Таким, которому платят много, но за равного не держат. Манеры, взгляд, построение фраз…»
— Я понял!
На самом-то деле, господа, я не понял ровным счетом ничего: слуга из богатого дома? Секретарь или управляющий? Это еще что за птица и какова его роль?
— Раньше, конечно, вы его не встречали?
«Почему же? — возразил Михаил Семенович. — И в этом я вижу еще одну странность!»
— Говорите же!
«Он явно живет где-то совсем неподалеку: я не раз видел его здесь же, в «Олене» [56] , у Александра Тимофеевича. Иногда мы сталкивались с ним за обедом. Иногда — за ужином. Не думаю, что кто-то станет ходить или ездить в «Олень» издалека…»
56
56 В трактире на 7-й линии, 24: буквально в соседнем доме.
— Да уж, сомнительно!
«Но коли так, то что же получается?»
— Что?
«Адресат отправления — вот он, под боком. Отправитель — здесь же. К чему такие сложности?»
— Это — Аркаша Брут, — внезапно и очень мрачно заявил Гесс.
Чулицкий согласился:
— Да,
Лицо Вадима Арнольдовича стало совсем хмурым:
— Неудивительно. Я тоже и представить себе не мог, при каких обстоятельствах снова его увижу!
В голосе Чулицкого появилось сожаление:
— Вы ведь его жалеете?
Вадим Арнольдович поднял на Чулицкого недобрый взгляд. Недобрый, впрочем, не в отношении начальника Сыскной полиции как должностного лица и не в отношении Михаила Фроловича как человека, а больше в отношении абстрактного лица, сующегося с непрошенным сочувствием:
— Глупая смерть! И… незаслуженная.
Михаил Фролович наморщил лоб и задумчиво почесал его.
— Незаслуженная? Это вряд ли. А вот нелепая — согласен.
— Пусть так.
— Не вините себя. — Чулицкий подошел к Вадиму Арнольдовичу и доверительно взял его за локоть. — Дров вы, конечно, наломали: спору нет. Но в смерти вашего приятеля вы не виноваты. Ему в любом случае была крышка!
Гесс отстранился:
— Пусть так. Но чтобы вот так… пулю в лоб на моих глазах!
Чулицкий пожал плечами:
— А по мне, так даже лучше: быстро и без мучений. Всяко лучше, чем быть повешенным!
Гесс вздрогнул и отошел от Михаила Фроловича еще на шаг.
Чулицкий кашлянул.
Можайский подхватил с буфета стаканы и бутылку и вроде как переменил тему:
— А не выпить ли нам?
Все мы с облегчением загудели и окружили его сиятельство пестрой толпой. «Наш князь» — с видом немного комичным, что было особенно заметно на фоне его неизменно мрачного из-за увечий лица — начал оделять нас выпивкой. Действовал он быстро и ловко, так что уже минуту спустя каждый из нас держал стакан и ожидал тоста.
— Ну, за весну! — провозгласил его сиятельство.
Мы выпили и прислушались: за окнами по-прежнему завывал штормовой ветер, в стекла билась ледяная крупа.
— Да, запаздывает, голубушка! — подтвердил Можайский, словно отвечая на наши явные мысли. — Ну да ничего: капель уже прозвенела, оттепели пошли… так, глядишь, и всё зазеленеет — оглянуться не успеем!
— Дай Бог, дай Бог, — поддержал Можайского Кирилов. — Весною и нам работать сподручней!
— Всем сподручней, Митрофан Андреевич, всем!
Пожарный и полицейский обменялись улыбками.
— А теперь, — заявил Можайский, когда хмарь, навеянная столкновением Гесса и Чулицкого, вполне, казалось, рассеялась, — можно и к нашим баранам вернуться. Я так понимаю, — это уже Михаилу Фроловичу, — с почты ты прямиком к Висковатову в гимназию отправился?
— Да, — подтвердил Чулицкий.
— И что же там?
— Мрак, ужас, смерть!
— Неужели дядюшку прямо там зарезали? — в голосе Можайского послышалось недоверие. — У Висковатова?