Можайский — 4: Чулицкий и другие
Шрифт:
Я ничего не понимал:
— Чего он скупщик? Краденого?
Женщина перекрестилась:
«Господь с вами! Какого такого раденого? Никакого раденого он не берет! Вещи с умерших скупает и с барышом отдает!»
У меня по спине пробежали мурашки.
— С каких умерших? — чуть ли не шепотом спросил я.
«Так ведь мрет народец-то!»
— Да какой народец, Бога ради?!
«Ясно какой: здешний, фабричный!»
— Тьфу! — вырвалось у меня.
Женщина
— Да не в том смысле «тьфу!», что «тьфу!» на вас, — мне стало неловко, — а в том, что дело у меня до других умерших. А вы меня с толку сбиваете!
«Так ведь…»
— Ну вот что: хватит! — Я жестом велел мамаше больше не вмешиваться. — А ты говори! Значит, с вокзала Илья Борисович к дяде Матвею пошел?
«Поехал!» — с гордостью поправил меня мальчишка. — «Понесся!» — мальчишка изобразил ногами биение копыт. — «Мы понеслись», — добавил он после секундного раздумья и покачал руками на манер извозчика: будто вожжи держал.
— Дальше!
«Засел он у дяди Матвея. Смурной такой, беспокойный. Потом бумагу спросил и чорнила».
— А ты?
«Я рядом был: не отпускал он меня!»
— И? Что написал?
Мальчишка важно надулся и вельможно покачал головой:
«Грамоте не обучены, да-с!»
— Плохо, Вася! Очень плохо!
«Не Вася я!» — мальчишка сдулся и, кажется, обиделся.
Я его тут же подзадорил:
— Без разницы, Вася! Только что ты мог заработать еще два рубля. А теперь — дудки!
Масштаб трагедии произвел на беса подобающее впечатление:
«Чего надоть-то?» — вскрикнул он. — «Я сделаю!»
Я подавил усмешку:
— Написал он бумагу, а дальше?
«Мне отдал».
— А ты?
«На почту снес».
— Вот так, на почту? Без ничего?
«Почему это — без ничего? С пошлиной!»
Я потряс головой, думая, что ослышался:
— С какой еще пошлиной?
«Известно, с какой! На марки!»
— Так ты о плате?
«О ней».
— Адрес!
«Седьмая линия…»
— Да не почты, дурья твоя башка!
Мальчишка насупился:
«Сам дурак!» — немедленно парировал он.
Я — энергично — погрозил ему пальцем:
— Куда письмо отправлялось?
«Никуда!»
Глазки малолетнего шантажиста заблестели. Я понял, что вот это-то и было его главным секретом.
— Как — никуда? — прошипел я, делая к нему шаг и готовясь схватить его за грудки.
Мальчишка тут же отпрянул и взвизгнул:
«Монету гони! Сам обещал!»
«А ну как я сейчас, ваше высокородие!» — процедил надзиратель и стал обходить мальчишку с другой стороны.
— Стой! — остановил я надзирателя
Шантажист молнией юркнул ко мне и схватил деньги.
— Говори!
«Закрыта была почта!»
Я обомлел: да что же это со мной? Как я сам не подумал об этом? Понятно ведь: и затемно уже было, когда дядюшка наш на вокзал помчался, и ждал он там около часа, и вернулся потом, и какое-то время в чайной провел, и только потом писать начал, и мальчишке, чтобы до почты дойти, уж никак не менее четверти часа потребовалось — если не больше… конечно же, почта уже не работала!
— Значит, письмо все еще у тебя? — с надеждой спросил я и протянул руку.
«Вот еще! Сам доставил!»
Я подскочил:
— Куда? Как? Ты же читать не умеешь!
«А вот так!» — мальчишка злобно хихикнул. — «Больно надо — пошлину возвертать!»
— Выбросил что ли? — ахнул я.
«Доставил!»
— Но куда?
«В адрес, понятно!»
— В какой адрес?
«Рубель!»
Я — прямо ему в физиономию — швырнул очередной рубль. Негодяй ловко увернулся и подхватил скомканную бумажку.
— Ну!
«Дядечка добрый попался», — пустился в объяснения он, — «старикашка совсем… ну, прямо как ты…»
Я проглотил.
«…на ребеночью слёзку падкий. Дядечка, дядечка, — плакал я, — а куда ж бумажечку эту снести-то нужно? Прибьет меня папка! Копеечку я потерял, с почты не могу отправить… Прочитал мне дядечка адрес. И копеечку дал!»
— Зачем же он дал? Почта закрыта!
«Так добрый ведь… а потом, что я — лопух какой, у почты спрашивать?»
Я закусил губу.
«Вот в адрес я и пошел. А там…»
Негодяй снова умолк, сверкая глазами.
— За адрес уже заплачено! — возразил я, понимая, впрочем, что это не поможет.
Так и вышло:
«За адрес! Но не за то, что в адресе было!»
— Адрес говори!
«Да как же я скажу, если не сказать и то, что было?»
— Просто адрес!
«Не можно!»
Я протянул «рубель»:
— Ну!
Мальчишка сунул рубль в карман и, наконец, начал выкладывать информацию:
«Девятая линия…»
Я насторожился: упоминалась уже девятая линия!
«…сорок шестой нумер».
Я побледнел.
«Училище там».
— Солнышков… — пробормотал я, невольно попятившись к выходу.
«Ась?»
— Ничего, ничего… — я взял себя в руки. — Продолжай.
«В третьем этаже».
— Да…
«В собственные руки!»
— Кому?
«Его превосходительству…»
— Кому?! — закричал я, снова теряя самообладание.