Может быть, найдется там десять?
Шрифт:
– Ну как же, непременно, – ответила она с усмешкой. – Сначала пол помоешь, потом и спинку мне захочешь потереть, верно?
– Я и спинку умею тереть, попробуй – не пожалеешь.
– Непременно. Как только состарюсь – так сразу. А пока не взыщи, сама еще обхожусь, да и – есть кому.
Их старший насторожился:
– Муж, что ли? Где же он? Может, он что слышал?
– Муж не муж, – ответила она с достоинством, – а мужик. Слышать он не слышал, потому что он того же поля ягода, что и вы. И сейчас несет службу в патруле.
После этого на нее перестали обращать внимание и стали собираться на выход, обмениваясь репликами вроде:
– Но как же – вшестером, сквозь цепь… все же было перекрыто. А в направлении к обители – особенно…
– Дело темное, да и не нашего ума. Ну что – разбегаемся по своим конторам, на доклады? Приятно было с вами встретиться, ребята.
– Да, люблю такие встречи – без разборки. Между прочим, заметили – от Храма ни одного человека не пришло. Побрезговали нами, значит.
– Ничего, это им в копеечку встанет. Ну, счастливо.
– Того же.
Наконец-то Вирга осталась одна. Перевела дыхание. Почувствовала, что устала. Пол обождет до утра, ничего. Что же тут творится, если подумать? За этими людьми серьезная идет охота. А она, выходит, их укрывает. Почему? Да вот какие-то они… такие, что хочется им помочь. Вообще-то, не им, а ему. Тому самому. Остальные же – просто с ним. Как это у него получилось – сразу, незаметно влезть ей в душу и там остаться? Да какая разница – как…
Неожиданно для самой себя она решила: утром надо его встретить, рассказать о ночных визитерах. Где встретить? Бог знает. Но было странное ощущение: не только знает, но и подскажет.
Снова заворковал замок. Гер? Он самый. Вошел, усталый. Глянул на пол, все понял. Спросил только:
– Благополучно?
– Обошлось.
– Станешь убираться сейчас? Может, не стоит? Пойдем…
Вирга перебила:
– Не будем сегодня, Гер, ладно? Что-то я утомилась… и настроение не то. Потерпи хоть до завтра.
– Малыш…
Она вздохнула:
– Ну, если уж…
Он получил свое, быстро уснул. Вирга на этот раз даже не подыгрывала, лежала доска доской. Боялась: а вдруг Гер перебьет новое ощущение? Жаль было со странным чувством расставаться.
И ощутила: нет, никуда оно не делось. Осталось. И даже поярче стал огонек. Завтра – нет, сегодня уже – он непременно ей встретится. И тогда…
Что «тогда» – она так и не придумала. Да и не старалась. Но зато уснула наконец. И видела странные сны.
Утром же, наскоро сделав неизбежные домашние дела, вымыв пол в частности, побежала в город. Сама не зная куда.
2
Все было очень хорошо в обители Моимеда – хорошо для вновь прибывших и очень благожелательно встреченных: и баня, после которой они совершенно пришли в себя, и скромная трапеза, как почему-то именовался у братии обед, какого не постыдился бы и лучший ресторан во всей, может быть, Галактике. Но одного обстоятельства не хватало для полного, как говорится, счастья: возможности побыть только в своем кругу и поговорить. Кто-то из братии постоянно находился рядом, предлагал услуги, что-то показывал, что-то объяснял, заглядывал в глаза, сдувал пылинки… Не очень привычно было это людям экипажа, а если откровенно – даже и неприятно. Находиться на положении Весьма Важных Персон – не их удел, возникало ощущение, что это и не они вовсе, а кто-то другой, кого они ошибочно принимают за самих себя. Одним словом, все это было скорее противоестественным, чем наоборот, и заставляло каждый шаг и каждое движение делать с оглядкой; от этого напряженность возникала даже большая, чем если бы им приходилось, скажем, отрываться от погони или, наоборот, готовить атаку на отряд десантников. Так что очень хотелось стряхнуть все эти хвосты, как про себя шестеро окрестили всю занятую ими братию, и хоть где-нибудь, пусть совсем ненадолго, но уединиться и обменяться впечатлениями, не говоря уже о выработке плана на ближайшее будущее. Впрочем, все понимали, что если бы сейчас им и удалось остаться где-то вшестером, это на самом деле оказалось бы всего лишь видимостью: их и просматривали бы, и прослушивали в любой точке обители, всех вместе и каждого в отдельности, даже в туалете. Однако такое совещание – военный совет в Филях, как про себя назвал мероприятие Ульдемир (остальным пятерым это сравнение, естественно, ничего не сказало бы) – с каждой минутой становилось все более необходимым. Надо было найти способ выскользнуть из-под постоянного пригляда, и, к чести шестерых будь сказано, он был найден почти сразу: объявлен капитаном и тут же беспрекословно принят остальными пятью, что для окружающих прошло совершенно незамеченным. Потому что Ульдемир, внешне донельзя расслабленный после насыщения, зевнув, проговорил:
– Если бы нам сейчас еще и поспать минуток не менее трехсот. Заглянуть в сады памяти…
И выразительно посмотрел на брата-проводника, неуклонно державшегося плечом к плечу с капитаном.
Как и ожидалось, идея была принята чуть ли не с восторгом и проводником, и всеми прочими братьями, что следовали за вновь прибывшими на расстоянии трех-четырех шагов как бы для того, чтобы улавливать и исполнять любую просьбу, пожелание или даже требование гостей; пока что они оставались все еще гостями. Такой отклик на капитанский намек показал, что не только у людей экипажа нервы были на боевом взводе, но и у хозяев тоже.
– О, нет ничего проще! – с явным облегчением воскликнул брат-проводник. – Кельи для гостей готовы, и если угодно, то хоть сейчас…
– Мы удовлетворились бы и одной кельей – на шестерых.
– Увы, сие не в наших силах: здесь каждому брату и даже послушнику полагается отдельное помещение, дабы никто и ничто не могло помешать его сосредоточению и молитве. Правда, уровень комфорта разный, но гости у нас всегда пользуются наилучшим.
– Ну что же, – согласился капитан. – Подчинимся вашему уставу, – он повернулся к своим, – не так ли? Уснем в тишине, побродим в садах памяти, а если потребуемся (это было сказано снова проводнику), вы нас разбудите, не так ли?
– Можете не сомневаться, брат.
– Тогда ведите.
Повели. Кельи оказались не рядышком, а в разных концах и даже на разных этажах жилого корпуса, но это гостей, казалось, нимало не озаботило. Так, от кельи к келье уменьшаясь в числе, экипаж продвигался минут пятнадцать, пока наконец капитан, провожаемый теперь лишь одним братом-проводником, остановился перед указанной ему дверью. Брат забежал вперед, отворил. Жестом пригласил войти, пропуская. Ульдемир вошел. Окинул взглядом. Усмехнулся:
– Могло бы быть и скромнее, а?
На что брат ответил:
– Лишения и неудобства не должны мешать полноценной работе духа, вы не согласны?
– Готов согласиться, – ответил капитан и опять зевнул. Извинился: – Простите великодушно – очень устал, не столь уж я и молод.
– С годами приходит мудрость, – ответствовал монах. – В таком случае разрешите пожелать приятного сна?
– Тут неприятного быть просто не может, – улыбнулся капитан.
Брат-проводник вежливо поклонился, Ульдемир ответил тем же. Подождал, пока дверь за проводником не затворилась. Принялся раздеваться, медленно, как бы бессознательно поворачиваясь вправо-влево для удобства… Действительно, средств тут не жалели. Четыре камеры, а микрофонов и того больше. «Ну что же – хорошей вам видимости, но ничего интересного обещать не могу. А услышите разве что храп, хотя, вообще-то, от него давно удалось избавиться, но тем не менее… Извините».
Улегся на синюю простыню, накрылся невесомым одеялом. Снаружи была ночь, и в келье, едва лишь капитан растянулся на кровати, свет померк, в воздухе вдруг повеяло ароматом – неизвестно каким, но очень, очень приятным – гостю помогали уснуть. Еще несколько секунд – и едва уловимая, но очень ласковая, расслабляющая музыка послышалась как бы со всех сторон. Ульдемир почувствовал вдруг, что тело и в самом деле настоятельно требует покоя, отдыха, неподвижности. Оно засыпало, тело. Вот уже промелькнули перед закрытыми глазами предсонные картинки. И сейчас…