Можно и нельзя (сборник)
Шрифт:
Я лежала в определенной позе и ждала, когда мне дадут наркоз. И в этом временном промежутке ожидания я успела подумать: вот так же, в этой позе, я принимала тебя и любила. А сейчас в этой же самой позе я убиваю результат нашей любви. Вместо теплой, желанной плоти в меня войдут железо и боль.
Когда я отдавалась тебе с разбросанными ногами – это было красиво. А сейчас, когда сие не освящено чувством, – это стыдно, унизительно и противоестественно.
Все то же самое, но со знаком минус.
Мне
Я постоянно возвращаюсь в ту черную среду. Я опоздала на тридцать секунд. Мне надо было успеть сказать, что я передумала, потом встать с кресла и уйти. Потом я позвонила бы Вальке Шварцу, и он приехал бы за мной на машине и забрал к себе домой.
Ты бы позвонил вечером, мама бы сказала:
– А она у Валентина Константиновича.
– А что она там делает? – удивился бы ты.
– Не знаю. Кажется, вышла за него замуж.
Ты пришел бы к нам. И сказал бы мне одно слово:
– Змея.
– Змея жалит только тогда, когда защищается, – ответила бы я. – А в остальное время это тихое, грациозное создание.
Ты бы сказал:
– Я думал, что ты моя Джульетта Друэ.
– Джульетта Друэ была слабая актриса. Она служила идее искусства через другого человека. Через Виктора Гюго. А у меня есть свой талант и свое материнство. В этом дело.
– Я думал, мы никогда не расстанемся, – сказал бы ты.
– А мы и не расстанемся. У моего сына (в мечтах это был сын) половина твоего лица. Так что мы всегда вместе.
Вот так я могла говорить с тобой, если бы послушалась Вальку. Но я не послушалась, и все стало развиваться по его сценарию.
Валька – великий сценарист.
Мы стали ссориться.
Отношения не стоят на месте. Накапливается усталость.
Ты подвозишь меня к моему дому и уже знаешь, что я не захочу сразу выйти из машины. Буду медлить. Ныть. И я медлю. Ною. Потом все-таки выхожу.
Ты срываешь машину с места, как застоявшегося коня, и мимо меня проносится твой профиль над рулем. И я вижу по профилю: ты уже не здесь. Не со мной.
Вечером ты мне звонишь. Я лежу в обнимку с телефоном.
Мама смотрит на меня и говорит:
– Дура. А он сволочь.
В конце декабря грянул мороз, и моя машина заглохла в центре города, неподалеку от твоего дома.
Я забежала в автомат, позвонила к тебе домой. Объяснила создавшуюся ситуацию. Спросила:
– Не подскочишь?
От моего дыхания шел пар и ресницы заиндевели.
– Не подскочу, – ответил ты легким голосом. – Я пообещал Денису пойти с ним в «Орбиту». Я уже полгода обещаю, и все время что-то происходит.
Денис – это младший сын. «Орбита» – магазин. Значит, Дениса отменить нельзя, а меня можно. Меня можно бросить в тридцатиградусный мороз на дороге – выкручивайся как хочешь.
Во мне что-то лопнуло. Я проговорила почти спокойно:
– Когда ты сдохнешь, я приду и плюну на твою могилу.
Я не ожидала от себя этих слов. И ты тоже не ожидал от меня этих слов. Ты замер, потом сказал:
– Не говори так. У меня воображение…
…Ты живо представил себе сырой холм на Ваганьковском кладбище, неподалеку от могилы Высоцкого. Я подъехала, оставила машину за оградой, а сама прошла на территорию кладбища. Подошла к твоей могиле, плюнула и ушла. О боже…
На другой день мы встретились у Вальки для работы. Валька должен был читать нам новый кусок. Отношения Джульетты и Виктора начинали уставать. Любовь тоже болеет и выздоравливает. Или умирает в мучениях.
Ты разделся и повесил куртку. Я не смотрела на тебя после вчерашнего. Я тебя ненавидела. Не-на-ви-де-ла.
Потом все-таки подняла глаза и увидела: над твоей бровью малиновая полоса, как будто приложили утюг.
– Что это? – спросила я.
– Сосуды рвутся, – грустно ответил ты.
И у меня самой что-то порвалось внутри, и жалость пополам с любовью затопила грудь. Я обняла тебя, прижала, прижалась сама. Сказала тихо:
– Прости…
Я ненавидела себя за мелочность. Ну, не родила… Ну, проторчала час на дороге. Не умерла же. И даже если бы и умерла. ВСЕ можно положить к ногам любви. Даже жизнь.
– Прости, – снова сказала я.
Ты стоял – покорный и доверчивый, как ребенок.
Через неделю мы опять поругались.
Это было в гостях. Хозяин дома подарил мне Библию. Хозяин дома был иностранец, делал бизнес на русском православии, вернее, на церковном песнопении. Он возил церковный хор по городам Европы и очень неплохо зарабатывал. Но дело не в нем, а в Библии. Хозяин дома протянул мне Библию. Ты цапнул ее, перехватил, положил на свой стул и сел сверху. Как бы шутливо определил: МОЕ. Шутливо, но отобрал.
Я шутливо столкнула тебя со стула и забрала книгу.
Ты ничего не сказал, просто посмотрел очень внимательно.
Твоя собака не слушала команду. Не повиновалась. Такую собаку надо менять.
Я все чаще ненавидела тебя. Если раньше между нами была любовь-любовь, то теперь любовь-ненависть. Как коктейль «Кровавая Мэри», когда водка смешивается с томатным соком.
Меня пригласили во Францию сниматься в кино. Однажды вечером позвонил человек по имени Жан-Люк, предложил роль, контракт и сказал, что вечером мне завезут сценарий.