Можжевеловый Холм
Шрифт:
Погода изменилась, и октябрьские холодные ночи означали, что нет необходимости оставлять окно открытым. Как Нокс слышал крик Дрейка из своего дома, я не знала, но у меня не хватило духу спросить. Не важно, как ему удалось, я была просто благодарна за отсрочку.
И за то немногое время наедине с мужчиной, который почти слишком хорош, чтобы быть правдой.
— Прошлой ночью он вел себя также? — спросил Нокс.
— Нет. Он плакал только из-за бутылочки, но после того, как я его покормила, он сразу уснул.
— Прогресс. Продолжай расти, и мы справимся с этим, — Нокс положил Дрейка на своё широкое плечо, именно туда, где предпочитал находиться мой сын.
Может быть, потому что у Нокса было такое большое плечо, на котором можно было спать. Может быть, дело было в его запахе, голосе или лёгкой походке. Мой сын предпочитал грудь Нокса моей.
Мой сын не был дураком.
Я была так же очарована, как и мой ребёнок.
Сегодня Нокс был одет в серые треники, которые сужались у его ног. На нём была белая футболка без рукавов, выставляющая его татуировки на всеобщее обозрение.
— Что означают твои татуировки? — спросила я.
Этот вопрос уже несколько недель вертелся у меня на языке. Моё любопытство к Ноксу было столь же ненасытным, сколь и опасным. Чем больше я узнавала, тем сильнее я сокрушалась.
— Орел — моя любимая птица, — он кивнул на левый бок, где пернатые крылья овивали его бицепсы. Лицо свирепого существа было столь же призрачным, сколь и прекрасным.
Нокс прошёл мимо дивана, сдвинувшись, чтобы показать мне свой правый бок. Сине-белые ночники, которые я добавила в лофт, освещали черные линии и круги на его коже.
— Это планеты. У меня есть одна на лопатке — это очертания Марса. Не то чтобы я увлекался астрономией. Они олицетворяют наших лошадей. Папа купил восемь лошадей много лет назад, и Элоиза назвала их всех в честь планет. Марс — моя.
— Ты часто ездишь верхом?
— Не так часто, как хотелось бы. Я держу его на ранчо, чтобы у него была компания. Я стараюсь выезжать с ним раз в месяц или около того.
Мою лошадь звали Леди. Она гарцевала так же. В детстве мы с сестрой брали уроки верховой езды, потому что в то время это было популярным внеклассным занятием для нью-йоркских светских львиц. Потом одна из маминых подруг назвала это занятие устаревшим и отказалась посылать туда своих дочерей. Через неделю мои родители продали Леди, и я была вынуждена вместо этого посещать уроки фортепиано.
— Ты когда-нибудь раньше ездила верхом? — спросил он.
— Да, но недолго.
Он не предложил мне прокатиться на Марсе. Я бы не согласилась.
Эти тёмные ночи было всем, что я позволяла себе иметь с Ноксом.
Дрейк делал успехи, и скоро эти визиты прекратятся. Мы вернёмся к роли временных жильцов Нокса. Я буду его коллегой, редко пересекаясь с ним. И однажды я перееду. Когда этот день наступит, мне нужно, чтобы моё сердце было целым. Всё моё сердце.
Плач Дрейка начал стихать, переходя от прерывистых криков к хныканью между сбивчивыми вдохами.
— Вот так, — пробормотал Нокс, его рука распласталась по спине ребёнка. Широкое плечо, гул нашего разговора, каждый раз действовали на Дрейка как по волшебству.
— Разве не я должна заставить его перестать плакать? — это признание сорвалось с моих губ прежде, чем я успела его остановить. Чувство вины и стыда затуманило мой разум. Это должна быть я, не так ли? Дрейк был моим.
— Так и есть, — Нокс остановился передо мной, возвышаясь с моим крошечным сыном на своих массивных руках. — Ты впустила меня в дверь, не так ли?
— Да, — возможно, материнство — это не всегда быть человеком, на которого опирается твой ребёнок, это также означает найти человека, который нужен ему, когда тебя недостаточно. Ради Дрейка, ради того, чтобы он мог отдохнуть, я отбросила свою гордость и позволила Ноксу вмешаться, чтобы помочь.
Женщина, которая заслужит его сильные руки для настоящих объятий, будет счастливой, по-настоящему счастливой девушкой. Я поглубже закуталась в одеяло, подогнув под себя ноги и следя за каждым шагом Нокса.
Изнеможение было постоянным спутником моих бодрствований. Единственная причина, по которой я могла держать глаза открытыми, заключалась в том, что вид Нокса и Дрейка был тем, что я не хотела пропустить. Именно по этой причине я предпочла диван, а не уютную постель.
Наблюдать за ними вместе было мечтой. Фантазия о другой жизни, если бы я сделала лучший выбор.
Дрейк перестал плакать и был в нескольких секундах от сна. Эта интерлюдия почти закончилась. Ради сына я была благодарна. Ради себя…
Будет трудно закрыть дверь за Ноксом, когда он уйдёт.
Зевок растянул мои губы, и я прикрыла его.
— Прости.
— Теперь ты извиняешься за зевоту? — он усмехнулся, проходя мимо дивана.
— Мой отец однажды отругал меня за зевоту во время совещания. Я тогда извинилась и с тех пор не переставала.
Это был первый раз, когда я вслух упомянула о своём отце. Больше месяца я держала своё прошлое под замком. Я уклонялась от вопросов о своей семье и причинах, по которым переехала через всю страну. Из-за недостатка сна мои стены рухнули.
А может, дело было в Ноксе. Он свободно делился информацией. Он подтолкнул меня сделать то же самое.
— Серьёзно? — спросил он.
Я пожала плечами.
— Ты не говоришь о своей семье.
— Я мало о чём говорю.
— Это правда, — уголок его рта приподнялся. — Где твои родители?
Я вздохнула, глубже погружаясь в диван.
— Я полагала, что в конце концов ты спросишь. Но я ещё не придумала, как ответить на этот вопрос.
— Это простой вопрос, Мемфис.
— Тогда простой ответ — в Нью-Йорке.