Мстислав Ростропович. Любовь с виолончелью в руках
Шрифт:
Софья Вакман аккомпанировала своему юному поклоннику и быстро поняла, что имеет дело с талантливым музыкантом. Она познакомила мальчика с артистами своего оперного театра, быстро ставшего популярным в Оренбурге. Театр славился высоким уровнем классических спектаклей и в то же время новаторскими постановками: в нем исполнялись произведения Д. Шостаковича «Нос» и «Леди Макбет Мценского уезда», оперы И. Дзержинского «Тихий Дон» и «Поднятая целина».
Слава наблюдал репетиции, работу дирижеров, взаимодействие вокалистов и оркестра. Оренбург становился его профессиональной школой. Композитор М. Чулаки, чьи балеты шли в театре, взялся заниматься со Славой композицией. И Слава сочинял музыку для виолончели
В музыкальной семье росли музыкальные дети. Вероника и Слава Ростроповичи
После этого концерта перед юным гением Мстиславом Ростроповичем были открыты все дороги. Он постоянно участвовал в концертах. С оркестром Малого театра он исполнил «Вариации на тему рококо» П. Чайковского. Позднее, вспоминая этот концерт, Слава считал его лишь началом работы над «Вариациями» П. Чайковского.
Весной 1942 года Леопольд Ростропович стал жаловаться на приступы стенокардии, боли в сердце. 31 июля 1942 года Леопольд Ростропович умер. Незадолго до смерти он распорядился: виолончель и рояль не продавать ни в коем случае, а Славу отправить учиться у Семена Козолупова.
Так ушел Леопольд Ростропович, выдающийся музыкант-исполнитель. Масштаб его дарования не успели полностью оценить современники. Об этом всегда говорил Мстислав уже в годы своей всемирной славы, подчеркивая, что отец был гораздо талантливее, чем он сам.
О том, что Леопольд — польский дворянин с исторической родословной, его дети Мстислав и Вероника узнали лишь в конце ХХ века. У Леопольда Ростроповича была серьезная причина скрывать свои корни после ареста и заключения. К 70-летию Мстислава в Варшаве ему сделали редкий подарок — разыскали фамильный дворянский герб Ростроповичей и подписанный императором Александром II документ: «Считать семью Ростроповичей со всеми его сыновьями причисленной к высшей гильдии дворянства».
Как вспоминает Эльжбета Пендерецкая, в 1997 году во время концерта в Национальной Филармонии в Варшаве, куда Мстислав Ростропович приехал по её приглашению, она сама сообщила об этом публике. Во время концерта в Филармонии Ростроповичу вручили дворянский герб Ростроповичей и перстень с его фамильным гербом. М. Ростропович с женой Галиной Вишневской, дочерью, зятем и внуком, в сопровождении польских и русских журналистов посетили усадьбу Скотники под Варшавой, где когда-то жил его прадед Ганнибал-Владислав Ростропович [5] .
5
http://www.polonia-baku.org/ru/roztropowicz.phtml
Смерть отца потрясла сына. Он надолго слег. Когда наконец наступило выздоровление, с постели поднялся не прежний беззаботный Слава Ростропович, а взрослый человек. Детство закончилось: он почувствовал себя главой семьи, ответственным за мать и сестру. Нужно было использовать весь свой талант и молодые силы для заработка и совершенствования профессионализма — только так можно было добиться устойчивого положения. Действовал Слава во всех направлениях сразу. Прежде всего он заменил отца в музыкальном училище. Ученики полюбили молодого учителя, в котором, помимо прочих дарований, обнаружился незаурядный педагогический талант.
Вспоминает Софья Хентова: «Он безотказно ездил на концерты, куда просили, играл, что просили, и уже тогда некоторые его поступки повергали музыкантов в удивление: “Вспоминаю, как однажды я участвовал в концерте “Вечер вальсов и серенад…” Я играл две пьесы Чайковского и Глазунова. А потом объявили: “Сейчас Славик сыграет “Муки любви”. Как только публика услышала название пьесы, в зале раздался дружный смех — ведь мне было пятнадцать лет, а выглядел я значительно моложе. Я играл с листа по скрипичным нотам, что мало кто заметил”» [6] .
6
Хентова С. Ростропович. С.
Среди его многообразных способностей выявилось еще и умение мастерить — коптилки, рамки для фото у бедного мальчика охотно раскупали, и это тоже было некоторым денежным подспорьем.
«Я жил в Оренбурге с начала войны до 1943 года. Для меня это было самое тяжелое время, но оно и закалило меня. Во время войны я понял, что такое голод. Я учился в средней школе и в музыкальном училище, в классе моего отца. Когда отец в 1942 году умер, училище осталось без хорошего педагога по классу виолончели. И сейчас же мне выдали из архива справку о том, что Слава Ростропович заменил ушедшего заслуженного артиста СССР Леопольда Ростроповича на посту педагога музыкального училища с почасовой оплатой.
Мне было тогда 14 лет. На деньги, что я зарабатывал в месяц, можно было купить на базаре полкило масла. Потом я научился делать так называемые коптилки. Родной брат моей крестной был доктором; у него в сарае я нашел большое количество пробирок и колесо из камня, которое надо было крутить, чтобы точить что-нибудь. И я научился стачивать донышко от пробирки. Получалась такая трубочка; и затем из этих трубочек и консервных банок я делал приспособление, в которое наливался керосин, вставлялся фитиль; это называлось коптилкой. Оно довольно хорошо освещало помещение и не требовало большого количества керосина.
И вот, когда совсем нечего было есть, крестная торговала на барахолке коптилками моего изготовления.
В каком-то смысле в эти годы и началась моя карьера музыканта. В Оренбург был эвакуирован Малый оперный театр из Ленинграда, и замечательные, выдающиеся артисты первыми заметили паренька, который довольно прилично играл на виолончели. Они стали меня брать на свои концерты, и между выступлениями певцов я играл на виолончели какие-то пьески. А уже после смерти отца они меня пригласили в город Орск, что недалеко от Оренбурга.
Дом-музей в Оренбурге, где семья Ростроповичей пережила самые тяжелые годы эвакуации во время войны с 1941 по 1943 гг.
Была очень холодная, глубокая осень. Мы сели в поезд. Нас было шесть человек. Каждому выдали по одеялу. Когда я лег, тело просто закоченело. Я закрылся своим единственным одеялом и подумал, что хорошо было бы заснуть и не просыпаться. И вдруг ночью, где-то в четыре часа утра, я почувствовал, что на мне что-то тяжелое и мне тепло. Это те пять человек, которые ехали со мной, отдали мне свои одеяла.