Мстислав Великий
Шрифт:
В ту же ночь Ярославец Святополчич умер. Только на минуту он пришёл в себя, нашёл взглядом сына и прошептал тихо: «Прости...»
А ещё через два дня стало известно о подходе войск Мстислава Владимирича Белгородского.
Наёмники, оставшись без главы, пребывали в сомнениях. Стефан Венгерский среди них был самым именитым — подле него молчали даже братья Ростиславичи, которые почувствовали облегчение, узнав, что не придётся сражаться против своих. Осиротевший Вячеслав бросился за помощью, и король угров наутро решил всё-таки штурмовать Владимир-Волынский,
— Ты пойми, — говорил он понурившемуся Вячеславу, — у меня не с тобой — с твоим отцом был заключён ряд. Ныне Ярослава-князя нет в живых, а на нас идёт грозная сила. Мы же города не взяли и отсидеться за его стенами не сможем. Мириться надо.
— Мириться? — вскинул голову Ярославин. — С кем?
— С теми, кто сильнее. Мстислав идёт с войском, а отец его, Владимир Мономах, следом.
— Мириться с ними не хочу, — отрезал Вячеслав. — Они отца моего доли, в Русской земле лишили!
— Сказано в Писании: «Дети неповинны в грехах отцов своих»! Поклонись князьям, авось смирятся. Я со своей стороны пришлю даров. Умирим тебя с Мономашичами!
Василько и Володарь Ростиславичи горячо поддержали короля Стефана. Оба князя чувствовали свою вину за то, что были вынуждены сражаться на стороне врагов против Руси. И хотя после прошлогоднего пленения Володаря ляхами казна Перемышля и Теребовля была пуста, сумели наскрести немного даров — две золотые чаши из священных церковных сосудов, ляшские брони и десяток гривен. Всё это вместе с дарами от ляхов, чехов и угров, прихватив часть отцовой казны, Вячеслав и отвёз Мстиславу Мономашичу.
Понурый, стоял он, глядя в землю и еле найдя в себе силы поприветствовать сына Владимира Мономаха. По возрасту Мстислав был почти равен Ярославцу Святополчичу, а по старому лествичному праву стоял даже ниже, ибо после смерти Мономаха именно Ярославцу пришёл бы черёд наследовать Киев. Пока был жив отец, Вячеслав надеялся на справедливость людскую и божескую, но смерть поколебала в нём эту уверенность. Но ему было только шестнадцать лет, хотелось жить и надеяться на лучшее, и поэтому он сумел кое-как выговорить унизительные слова извинения.
Мстислав Владимирич был доволен. Он сверху вниз смотрел на юношу с малиновыми от смущения ушами и на разложенные дары — несколько дорогих иноземных броней, три связки мехов и золотые и серебряные сосуды, расставленные на дорогом шёлке.
— И прости меня за деяния отца моего и замолви за меня слово перед великим князем киевским, дабы не лишал меня доли в Русской земле, — бормотал Вячеслав, чувствуя, что готов провалиться сквозь землю от стыда.
Мстислав наконец махнул рукой, прерывая сбивчивый поток покаянных речей.
— Добро, — сказал он. — За то, что повинился, дарует Владимир Мономах, царь всея Руси, тебе прощение. И даёт в кормление город Клецк. Живёт там уже вдова отца твоего, княгиня Елена Мстиславна, с братом твоим Юрием. Иди туда и будь подле них.
Вячеслав вскинул голову. Как так? У него не будет своего города?
— А коли не любо тебе сие, так мы никого на Руси силком не держим, — добавил Мстислав.
Сын Ярославца склонил голову:
— Я согласен на Клецк.
4
Мир был ознаменован свадьбой. Ещё на Пасху пришла из Новгорода радостная весть — Всеволод Мстиславич снова ходил на емь и снова вернулся с победой.
На примере Ярославца Святополчича поняв, что князья-изгои — а таковыми на Руси были все, кроме детей Мономаха, — могут обидеться на попрание родовых прав и поднять новый мятеж, Владимир Мономах принял решение женить внука. Выбор пал на дочь Святоши Давидича, Анну Святославну. Совсем отрешившийся от мира после смерти отца, Святоша ненадолго покинул обитель, чтобы благословить дочь на брак, и снова затворился в монастырских стенах. Святоша понимал, что ему бы ни за что не удержать старшинства в роде — слишком слаб был духом его отец и слишком сильны прочие князья. Он радовался, что отдал дочь за внука самого Мономаха, и считал, что сие есть единственный путь для потомков Святослава Ярославича Надменного.
Анна уехала в Новгород к мужу, а на другой год Ярослав Святославич Муромский, заменивший в Чернигове Давида Святославича, сосватал за второго своего сыновца, Всеволода Давидича, польскую княжну Марию. Дочь Болеслава и Сбыславы Святополковны с восторгом приехала на Русь. Ярослав Святославич тоже понимал, что без сильных союзников ему не удержаться на черниговском столе.
Узнав об этом, Всеволод Ольгович только заскрипел зубами. Что же, стрый Ярослав, мы ещё посмотрим, кто кого!
Некоторое время спустя в Белгород прибыли послы из Новгород-Северского, от Всеволода Ольговича.
Во главе посольства был старый боярин Пётр Ильич, служивший Олегу, пока тот был черниговским князем, и уехавший с ним вместе в Новгород-Северский, а также боярин Борей, который с Олегом когда-то сидел в Тьмуторокани и пришёл оттуда на Русь. В своё время оба ходили с черниговскими полками против общих врагов Руси. Мстислав знал их как умелых воевод и здравомыслящих мужей — именно их советов и слушался неистовый Олег, не уважавший даже старшего брата.
Пётр Ильич повёл речь издалека. Он упомянул, что ещё отцы и деды нынешних князей любили Русь и всё делали для её блага. А те, кто думает только о своём благе, рано или поздно получают по заслугам. Вспомнил Святополка Окаянного и Святополка Изяславича, не забыл Владимира Мономаха и своего князя Олега. Дескать — хоть и восставал он на братьев с мечом, но лишь для того, чтобы вернули ему отцово достояние и долю в Русской земле. А когда стал князем, так сразу и переменился.
— Но ныне появилась иная поросль, — продолжал боярин Пётр. — Мы, кто помнит деяния отцов ваших, смотрим на внуков великих князей и ужасаемся. Князь мой, Всеволод Ольгович, Руси верный сын. Он готов служить отцу твоему и тебе, Мстислав Владимирич. Но двухродные братья его всё на сторону глядят.
— Что же, крамола в Чернигове зреет? — прищурился Мстислав. Он с самого начала ждал, когда боярин начнёт возводить напраслину на соседей, и дождался. Но Пётр Ильич замахал руками и перекрестился.