Мстислав
Шрифт:
Князь вошёл в церковь. Горели свечи, скупо освещая лики святых. Пел хор. Служба началась. Ярослав встал на своё место рядом с алтарём. Успел заметить воеводу Александра с боярыней и Добрыню с женой.
С вечера звал к заутрени Ирину, отказалась. Великой гордыней обуяна княгиня. Ярославу до сего часа стыдно, как вела себя Ирина, когда Мстислав с Добронравой, отбив печенегов, в Киев приехали. Княгиня Ирина с Добронравой как с холопкой разговаривала. А Ярославу Добронрава понравилась, и лицом пригожая, и сама ладная, скромна и умом не обижена. Вида не подала на поведение Ирины, встала выше княгини киевской…
Из церкви Ярослав направился на пристань, где, как ему сказали, вчера бросил якорь дракар торговых викингов. Варяга увидел издалека. С головой льва над носовой частью, со спущенными цветными парусами, он замер у причала.
Третье лето не появлялись варяги в Киеве, и князь хотел повидать кормчего, но на дракаре, кроме караульных, никого не было, викинги ночевали на варяжском подворье.
Рядом с дракаром стоял корабль греков из Херсонеса, несколько ладей из Новгорода и Смоленска. Новгородские и смоленские гости на Царьград настроились и в караван сбивались, всё безопасней путь.
На гору Ярослав ворочался, когда открылись городские ворота и потянулись на торг смерды из окрестных сел, разный люд. В ремесленных слободах и на Подоле застучали молоты кузнецов, запахло окалиной.
День в Киеве начался.
У переяславского воеводы, боярина Василька, день начинался с обхода города. На глазах рос Переяславль. Жались к стенам ремесленные слободы, сады и огороды. Смерды распахивали поля, сеяли пшеницу и овёс, гречку и горох, лук и чеснок. Посевы начинались от самого города и тянулись, пока не натыкались на лес или овраг.
Земля урожайная, хлеба к лету поднимались до пояса, и потому зерно на переяславском торгу, а он собирался по воскресным дням, стоило намного дешевле, чем в Киеве и в Чернигове.
Славились переяславские горшочники. Их горшки и миски работы тонкой, обжига тёмного, расписанные ярко и покрытые блестящей глазурью по всей Русской земле расходились.
А ещё известен Переяславль ложкарями. Ложки вырезали не как везде из липы, а из можжевельника, душистые, светлые.
Славен город Переяславль. После печенежского разорения стал ещё краше. Дома новенькие, крыши тёса жёлтого. Стены и башни подняли, через ров мост перебросили, а ров водой наполнили. Слободские бабы находчивые, гусей на него выгоняли. Всю воду собой закрывали.
На торгу гуся за шелягу, этакую монету медную, потёртую, брали. А ежели повезёт, то и двух отдадут. Гусями и зерном Переяславль черниговскому князю дань платил, а переяславские бабы гусиным пухом перины и подушки набивали, на киевский торг отвозили.
Челядь у Василька нередко гусями кормилась, щи с гусиным потрохом, гусятина с кашей и яблоками…
Иногда воевода посылал челядь на Днепр, сети ставить. Ранней весной и осенью рыбу солили, вялили, коптили. На всю зиму хватало.
Довольна боярыня Марья жизнью в Переяславле, да и Васильку нравится. Правда, до Дикой степи рукой подать, но печенеги нынче присмирели. Но Василько степнякам веры не давал и ертаулы держал крепкие, ну как лихой мурза набегом пройдётся, бед наделает.
Переяславль для Василька особенно дорог, здесь он кровь пролил, и товарищи его на этой земле полегли. В Переяславле Василиска, дочь, ходить начала, слова первые выговаривать. Князь ему Переяславль доверил и, коли потребуется, на пути у печенегов первым встать.
Василько хорошо помнит, когда они с Мстиславом добирались в Тмутаракань, князь рассказал ему о напутствии отца, Владимира:
– Княжество Тмутараканское - щит у Руси.
И вот теперь, посылая Василька в Переяславль на воеводство, Мстислав говорил:
– У Переяславля наш Ян Усмошвец одолел печенежского богатыря. Переяславль - щит у Чернигова и Киева и тот щит в твоих руках, Василько…
Мстислав покинул Чернигов неожиданно. Позвал боярина Димитрия:
– Завтра ухожу печенегов искать. Начали у Киева, завершим в Дикой степи, чтоб заказали дорогу на Русь.
– Мстислав говорил, будто слова чеканил.
– На тебя, Димитрий, город оставляю и княгиню. Евпраксии накажи, чтоб при ней неотлучно находилась…
И повёл дружину.
Появление черниговцев в Переяславле удивило Василька. Однако вида не показал. А когда Мстислав с коня соскочил, Василько его в терем позвал.
У ворот Мстислава ждали Марья с Василиской, князю низко поклонились. Мстислав хмыкнул:
– Никак, Василиска? Эко ты на переяславских хлебах растёшь. Поди, и говорить научилась?
– И, подняв Василиску, поцеловал.
– На свадьбе твоей, крестница, посажёным отцом буду.
Отпустил Василиску, к Марье повернулся:
– Раздобрела, голубушка, раздобрела, чать, впрок Переяславль? От отца, Парфёна, поклон те. Веди, боярыня, к столу. Знаю, гусем станешь потчевать.
Марья улыбнулась:
– Пирогами, князь, с капустой и грибами.
– Угодила, боярыня, угодила…
Отобедав, приступил к делу:
– Какие вести от дозорных, не замечены ли печенеги близ наших рубежей?
– Покуда всё спокойно, князь.
Мстислав побарабанил по подлокотнику:
– Помнится, говаривал ты, Василько, что есть у тебя переяславец, какой из плена бежал.
– Десятник Пискун, князь. Он нынче не в дозоре, отдыхает.
– Возьмём его с собой, дорогу к печенежскому становищу укажет. И ты, воевода, собирайся, завтра в дорогу.
В августе-густаре сохнет трава в степи и пересыхают мелкие речки, оставляя после себя заросли камыша и чакана. Вянут цветы, и только алеют маки да красуются синеглазые васильки в обнимку с белым горошком.
Пискун вёл дружину уверенно. По Донцу спустились к низовью, пошли берегом Дона.
– Скоро печенежское становище, - сказал десятник.
Теперь пошли ночами, встречая зори в седле. А зори на Дону чудные. Всю ночь пели соловьи, а утрами алело небо и тёплый ветер ласкал камыши. Иногда щука гоняла рыбью мелочь да крякала утка, зовя выводок.