Мстислав
Шрифт:
Что новгородцу дни, он свой город нередко на годы покидал. Его пропавшим считали, а он отзовётся то из Бухары, то из Персии, а то ещё дальше судьба его забрасывала. Новгородцу в Царьград сплавать ровно в Ростов Великий сходить.
Стук топоров и визг пил новгородских ушкуйников и городенцев слышали на Белоозере и Вологодчине, на Онежье и Великом Устюге, городки ставили, дань взимали…
Пожилые новгородцы говаривали:
– Молодая кровь играет, в года войдут, остепенятся.
Но и в старости новгородец неугомонен. Он кричал на вече, требуя прогнать князя или посадника. Свести с престола архиепископа, казнить любого, кто новгородцам не по душе.
На торговле и на ушкуйниках, собиравших дань с пятин [142] , жирел Господин Великий Новгород.
Кичились новгородцы тем, что давали Киеву великих князей, вспоминали Владимира и Ярослава. Одному помогли одолеть Ярополка, другому Святополка. Говаривали заносчиво:
– Новгороду Великому великие князья киевские кланяются, знайте!
На переволоке, у Любеча, Днепр не широк, однако ниже, вёрстах в шестидесяти, он принимает Припять, а ещё ниже в него вливается Десна. Весенние дожди и талый снег сделали Днепр полноводным. Местами от берега до берега глаз не охватывал. Безлюдье, сосны да берёзы, редкие Деревни. Увидели церковку на взгорке, место дивное, красуется, крестом в небо упёрлась. Посерьёзнели новгородцы, перекрестился кормчий:
142
…собиравших дань с пятин , - Пятина - один из пяти административных районов, на которые делились земли Великого Новгорода.
– И да воздаст Господь каждому по правде его и по истине его…
А Пров добавил:
– Каждый понесёт своё бремя.
Покинул князь Чернигов, ушла с ним дружина, и будто опустел город. И на душе у Добронравы тоже сделалось пусто. Когда Мстислав рядом, любовь не так чувствуется, а в разлуке всего недостаёт, даже взгляда угрюмого, когда у него, князя, что-то не ладится.
Дни Добронрава проводила среди рукодельниц, обшивающих князя и княгиню. С девицами время бежало незаметней, они пели или рассказывали разные истории.
С Евпраксией бывала на торге, толкалась в рядах, задерживалась у лавок, где торг вели золотыми и серебряными украшениями, сворачивала к торговцам восточными пряностями и разными духмяными мазями.
Княгиня корила себя, что не уговорила Мстислава взять с собой. Пожалел. А не стоило. Ей бы с князем легче было, чем в ожидании.
Заходила к княгине Марья с Василиской, и в такие часы она особенно чувствовала своё одиночество.
Бывал у неё духовник, отец Кирилл. Однажды явился с книжицей, сказал:
– Аз-буки это, княгиня, а проще, букварь. Стану яз обучать тя грамоте.
– Аль я отроковица?
– удивилась Добронрава.
– Под четвёртый десяток подбирается, а ты, отец духовный, чего удумал!
Священник посмотрел на неё с укоризной:
– Негоже княгине неучёной быть, и должна ты к книжной премудрости тянуться. Воротится князь, ты его и порадуешь.
Пётр любовался Оксаной: статная, чуть раздобревшая, с гибким станом, не скажешь, что и кровь в ней крестьянская. Она по-хозяйски вела дом, и во всём чувствовалась её рука.
Жалко Петру сестру. Сватался к ней мужик, добрый, работящий, отказала, а брату заявила:
– Коли лишняя те, в монастырь постригусь.
И не пожелала больше разговаривать, однако Пётр сказал:
– Аль я тя неволю? Только к чему тешить себя попусту, зачем ты князю? У него ведь жена есть.
– Мне ли того не знать? И не мыслю княгиней стать. Мне бы любил меня, и тем довольна буду.
– Люди-то что говорят!
– Люди мне не указ. Мне моё сердце господин. Как оно велит, тому и быть. Я родить князю хотела, но не судьба.
– Ты что!
– Пётр поднял руки.
– Как мыслишь, сын князя и холопки. Кем ему быть?
Оксана прищурилась:
– От деда Мстислава, князя Святослава, и рабыни Малуши родился великий князь Владимир, отец нашего князя.
– Так то Владимир!
– А почто бы моему сыну не сидеть князем черниговским? Но Бог не дал мне ребёнка.
– Горда ты, Оксана, ох как горда!
– Да уж какова есть. И не кори меня, брат, дождусь князя, пусть он рассудит.
Кончался травень месяц с лунными ночами и тёплыми, ещё не изнуряющими днями. Месяц, когда пахари вглядываются в зеленя и просят дождя.
Ярослав совершал вечернюю прогулку. По спуску вышел на пристань, полюбовался днепровским разливом. Закатное солнце бросало свои косые лучи на левый, пологий, песчаный берег. Глянул на готский и свейский корабли у причалов. Тесно прижавшись друг к другу, трут бока. Летом кораблей будет больше. Они приплывут из разных стран, и тогда на пристани сделается многолюдно и шумно.
От причалов Ярослав направился на Подол. Шёл не торопясь, по сторонам посматривал. От последнего печенежского набега Подол оправился, отстроился, похорошел.
В старом городе князь не задержался, а в новом остановился у собора Святой Софии. У зодчего дел здесь ещё много, дай Бог освятить собор лет через десяток, а Мстислав уже торопит, Петруню в Чернигове ждёт.
А новый город эвон как разросся, уже стоят хоромы митрополита и кельи монастырские, и трапезная, и церковка бревенчатая, однодневка. Владыка Паисий сказывал, с временем каменную возведут.
Вокруг собора бояре и люд торговый и ремесленный строится, нередко дома двухъярусные, с подклетями и верхними светёлками. Хоромы, какие каменные, а иные бревенчатые. Тёс на крышах ещё не потемнел, светлый, а двор от двора глухими заборами обносят, за ними собаки беснуются.
Все последние дни Ярослав в раздумье, вот-вот в Киев прибудет Мстислав с дружиной, приплывут новгородцы, их ладьи уже вошли в Днепр. В Киеве ни черниговцы, ни новгородцы не задержатся, и так время потеряно. Он, Ярослав, уже киевских ополченцев и обоз проводил, они нынче в Белгороде и скоро на Перемышль подадутся. Готов покинуть Киев и воевода Будый с дружиной. Но у Ярослава не о том думы. Рядясь с Мстиславом, они уговорились: одержав победу, а в ней Ярослав не сомневался, в червенских городах посадником сядет воевода Пров, а Чернигов получит от короля дань.