Мстислав
Шрифт:
Он появился неожиданно, спустился с крыльца, в лёгком кафтане, русые волосы в кружок стрижены. Поклонился всем и, дождавшись ответного, уселся. Пригладив усы, спросил у тысяцкого Димитрия:
– Кого первым суду предадим?
– Акиншу, князь, проворовался.
– В чём воровство?
– Во хмелю в клеть к боярину Лимарю влез, копчёный бок вепря унёс.
Мстислав позвал Лимаря. Боярин бороду распушил, князю поклонился.
– Боярин Лимарь, ты истец, так ли было?
– Истину сказывает боярин Димитрий.
– Где ответчик?
Из толпы вытолкнули кривовязого, косноязыкого мужичонку.
– Ты - вор Акинша?
– с удивлением спросил Мстислав.
– Во хмелю, бес попутал, князь. И голодно было, а
– Не удержался, сказываешь? Какой казни - вору Акинше ждёшь, боярин?
– Что от него возьмёшь, княже, а какой вирой, те судить. Вели ему в августе-густаре на моём огороде отработать.
– Слышал желание боярина, вор Акинша?
– спросил Мстислав у мужика.
– Слышал, княже.
– Что ответишь?
– Да чего, я не против. Только, княже, бочок тот был махонький, а огород у боярина ба-альшущий…
– Впредь, на воровство идя, думать будешь. Ныне же быть по тому, как боярин Лимарь просит.
Следующими на княжий суд явились два черниговских купца, Гараська и Селиверст. Жаловался Гараська, взял Селиверст у него взаймы три гривны серебра для оборота и не возвращает.
– Брал ли ты те гривны, Селиверст?
– Признаю, княже, но нынче где взять, год, сам ведаешь какой. Обернусь с товаром, верну.
– Коль признаешь, то сидеть тебе в долговой яме, пока урон купцу Гараське не отдашь. Аще кто поручится за тя, иной сказ…
Мстислав повернулся к боярину Димитрию:
– Кто ещё жалобу принёс?
– Ювелирных дел умелец Ефимка Прибытков с обидой на гридня твоего, князь, Серьгу Толстого.
– Где Ефим Прибытков?
К князю подошёл крупный, с плоским, как блин лицом, ювелирных дел мастер.
– В чём жалоба твоя, ремесленный человек?
– Обиду на гридня Серьгу Толстого принёс. Тот отрок с отроковицей моей Улькой озорство учинил.
Нахмурился Мстислав:
– Где гридин Толстой?
Метнулся воевода Семён, выволок из толпы гридня. Тот роста невеликого, но в плечах широкий. Стоит, ровно бычок двухгодовалый. А Ефим уже дочь за косу тянет под смех толпы. Девка в отца, крупная, плосколицая, ревёт телушкой. Ефим шумит:
– Уймись!
– Утри слёзы, девица, - сказал Мстислав и метнул на гридня косой взгляд.
– Этот ли отрок обиду нанёс?
Девка рукавом слёзы отёрла, кивнула.
– Чего за обиду требуешь, мастер?
– Желаю, чтобы гридин Серьга свой грех покрыл.
– А ты, девица?
Улька снова в слёзы:
– В жё-ёны хочу!
Хохочут гридни, потешаются черниговцы. Прячут бояре улыбки в бороды, прыснул в смехе Мстислав, но тут же посерьёзнел:
– Что ответствовать станешь, Серьга?
– Как велишь, князь.
– А моя воля такова, как и девицы кататься, умей и санки возить. Готовь свадьбу, Ефим Прибытков, да нас зови.
6
Мстислав с охоты воротился довольный, неделю в лесу провёл зубра свалил. Подраненный зверь уходил, сокрушая всё, но Мстислав догнал на коне, добил. Целый воз мяса привезли. Принял Мстислав банкой едва в хоромы вступил, как тысяцкий с вестью недоброй: бояре ропщут. Мстислав удивлённо поднял брови: - В чём возмущение?
– Говаривают, князь смердов пожалел, зимой дань не собрал дружину впроголодь держит. Спрашивают, где меды сытые, столы обильные? А всегда ли пьём мы пиво солодовое. Помрачнел Мстислав, помолчал, потом сказал: - Передай стряпухам мясо, чтоб к вечеру столы крыли, да вели боярам на трапезу прийти. Удалился боярин, а Мстислав на лавку прилёг. Спать не хотелось, лежал, уставившись в потолок, думал, гадал, кто из боярской дружины заводчик? Всех мысленно перебрал ни на кого указать не мог. Может, недовольство само по себе вылилось? Кто-то прошлое застолье вспомнил, да так и началось. Дружина - надежда князя, его опора. Возмутится дружина, на кого князю рассчитывать? Вон как случилось на Альте-реке, покинула князя Бориса дружина, в ту же ночь люди Святополка и зарезали Бориса… Нет его, Мстислава, дружина не покинет, она с ним из Тмутаракани в Чернигов шла, и если молодшая обновилась, то старшая, боярская, прежняя, она с Мстиславом победы делила. Но видит князь Мстислав в другое: постарела боярская дружина, кое-кого на покой потянуло, холопами обзавелись, хоромами, жёнами, чадами… Отяжелели… Сошлись бояре на званую трапезу, расселись за столами. Челядь разносила на деревянных блюдах мясо жаренное кусками, рыбу запечённую, пироги подовые с капустой квашеной и клюквой. Вкатили бочки е мёдом хмельным. Тут и Мстислав появился, уселся на помост, окинул взглядом гридницу. Затихла боярская дружина. Разлила челядь мёд по чашам, князю подали братину. Он поднял её: - Дружина моя старшая, пью за вас. Когда мы ходили на врага, вы стояли в большом полку и дрались в челе. Разве кто из вас дрогнул? Я ль вам не верил?
– Верил, князь, аль в чём сомнение держишь? Но Мстислав не ответил, своё продолжал: - Нынешней зимой, бояре, мы не ходили в полюдье и оттого жили скудно. Но мы смерда сберегли от голода, и он зерно, какое мы оставили ему, в землю бросил. Уродится, вдвойне вернём. Не так ли, бояре?
– Истина в словах твоих, князь Мстислав. Ты поступил по разуму. Перекрывая шум, заговорил воевода Иван: - Ты, князь, нас прости. Ежели кто худое молвил, то не по злому умыслу, языки чесали, прежние пиры вспоминали.
– Пиры ещё будут, бояре, и не держу я на вас зла, а потому пью за дружину мою большую. Он сделал глоток и пустил братину по кругу. Каждый пригубливал: - За тебя, князь!
– За Мстислава, сына великого князя Владимира!
– Живи долго, князь черниговский и тмутараканский!
– Многие лета те, храбрый князь Мстислав!
Разошлись бояре за полночь, опустела гридница, и только разорённые столы да кости на полу напоминали пиршестве. Доволен Мстислав, будто встряхнулись бояре. А что до ропота, так хорошо сказал воевода Иван, прошлое не забылось. Горели смоляные факелы, и хоть открыты двери и выставлены оконца, в гриднице чадно. Выбрался Мстислав на свежий воздух, вдохнул всей грудью. От лесов, где рос сосняк пахнуло распаренной за день хвоей. Вчера Добронрава ходила с дворовыми девками в лес, несла полную корзину маслят. Мстислав любил жареные грибы.
Факелы горели на княжьем дворе и у ворот детинца, где несли стражу гридни. Небо стало светлеть, скоро рассвет. Увидев князя, подошёл Хазрет.
– Отчего рано пир покинул?
– К Марье ходил.
– Спасибо за память о Васильке.
– Помнишь его наказ мне, князь? У касогов обычай: жена погибшего друга - твоя жена, его дети - твои Дети.
– Хороший закон. А что Марьям?
Промолчал Хазрет, а Мстислав на иное речь перевёл.
– Бояре пили за князя черниговского и тмутараканского, а я какое лето в Тмутаракани не бывал. Годы эти Чернигову отдал. Будущим летом хочу побывать на Тамани, посмотреть, как Ян на воеводстве сидит.
– Возьмёшь ли меня с собой?
– Зачем спрашиваешь, там твоя родина. Твоя и Добронравы.
Мстислав не обременял смердов данью непомерной, в полюдье брал десятую часть от урожая, от пушнин, добытой в лесу, от бортей.
Черниговские смерды утверждали:
– Мстислав справедлив. Да что с нас и взять?
– Иной князь шкуру спустит без жалости.
В обже у Петра о Мстиславе речи не вели. После разговора с сестрой Пётр смирился. Когда князь появлялся в обже, перекинется с ним несколькими словами о хозяйстве а уедет, и будто нет Мстислава вовсе.