Мученик
Шрифт:
На мгновение он почувствовал уверенность в этом, а затем его начали одолевать вопросы, которые так и остались без ответов. Если бы это было действительно так, то для чего вообще были все эти галлюцинации? И почему они поражают людей наиболее интенсивно, когда те приближаются к Обелиску? Это больше похоже на то, как если бы он хотел держать нас на расстоянии. И как насчёт всех этих предупреждений мёртвых о Воссоединении?
Возможно, мы сделали нечто правильное,подумал он, или, возможно, мы допустили
Скоро они будут рядом с поверхностью, и Обелиск поднимут на само грузовое судно. Вода уже изменилась, тьма отступала, и он мог видеть Обелиск настолько чётко, как не видел никогда до этого. Находясь в освещении, он производил ещё большее впечатление; покрытый символами и бороздчатыми, тёмными линиями, вырезанными в самом камне. Он по-прежнему не видел никаких признаков стыков или разломов. Всё ещё казалось, что он был сформирован из одного большого камня.
Когда до станции оставалось пятьсот метров, Марков приказал остановить поднятие груза.
— Что не так? — спросил Альтман по звуковому каналу. — Это не похоже на то, как было запланировано.
— Спасибо вам за вашу помощь до этого этапа, мистер Альтман, — сказал Марков. — Глубоководное судно больше не требуется. Возвращайтесь в отсек подводной лодки.
— Что? Я думаю, что я могу остаться здесь, Марков, если ты не против, — сказал Альтман.
Последовала продолжительная пауза, а затем включился видеоэкран. Он увидел лицо Маркова.
— До этого момента ты был для меня весьма полезен. Теперь же ты рискуешь стать расходным материалом.
— Что происходит? — спросил Альтман.
— Это тебя не касается, — ответил Марков.
Альтман уже открыл рот, но тут же его закрыл снова. Он знал, Марков способен торпедировать батискаф. И, возможно, сейчас настало время для побега: уйти на глубину и направиться в какое-то безопасное место.
Как если бы он мог читать мысли Альтмана, Марков добавил:
— Тебе нужна какая-то причина, чтобы вести себя хорошо? Как насчёт твоей подружки?
На мгновение он засомневался. В некоторой степени он уже потерял Аду из-за Обелиска, из-за её желания быть одной из них. Это был лишь вопрос времени, когда он окончательно её утратит.
Тем не менее, он всё ещё любил её, и никогда себе не простит, если она умрёт из-за его. Со вздохом он прервал связь и направился к поверхности, оставив позади Обелиск, висящий в своей огромной металлической сетке. На пути вверх он проплыл мимо трёх подводных лодок, которые тянули новый трос. Он мог видеть, что тот тянулся обратно к гигантскому подводному отсеку плавающего комплекса, отсеку, доступ к которому был закрыт для всех, кроме Маркова и его внутреннего круга, ещё с тех пор, как они прибыли на судно. О том, что задумал Марков, Альтман понятия не имел.
47
Как только он покинул батискаф, он направился в отсек, который, насколько ему было известно, должен стать хранилищем для Обелиска. Расположенный в центре и самый большой из подводных отсеков, к нему вело четыре прохода. Но три из них, он обнаружил, были заварены и наглухо запечатаны. У четвёртого, главного входа, к этому времени уже стояло два охранника. Чтобы попасть внутрь, он попытался блефовать.
— Мне нужно внутрь, — сказал он, — чтобы поднять Обелиск.
— У вас есть пропуск? — спросил один из охранников.
— Без пропуска никто не пройдёт, — сказал второй.
— Я оставил свой пропуск в своей комнате, — сказал он. — Я не хочу опоздать. Я потом принесу его и покажу вам.
— Нет пропуска, нет входа, — сказал охранник.
В это время ещё один мужчина, учёный, пройдя бочком мимо Альтмана, мелькнул своим пропуском, и охранник одобрительно кивнул. Альтман наблюдал, как дверь отъехала в сторону, но за ней он увидел лишь шлюзовую камеру. Мужчина зашёл внутрь, ожидая, и дверь закрылась.
— Пожалуйста, — сказал Альтман. — Мне нужно…
— Мы уже говорили тебе, — сказал первый охранник. — Нет пропуска, нет входа. А теперь или ступай отсюда, или я брошу тебя в карцер.
Альтман направился обратно по коридору. Он не смог попасть внутрь, но, может быть, по крайней мере, он сможет получить некоторое представление о том, что происходит. Он ходил из лаборатории в лабораторию, проверяя двери, пока не нашёл помещение, у которого было окно, выходящее на отсек.
Выглянув, он увидел Обелиск, зависший прямо внизу отсека, который медленно поднимали верх, внутрь помещения. Но сам отсек он рассмотреть не мог. Что-то было сделано, чтобы затуманить стекло. Он мог лишь видеть расплывчатые формы и распознавать движение, а затем, когда Обелиск начали затягивать внутрь, его тёмную, поднимающуюся форму, но не более.
— Видишь, — сказал Филд, — мы знали, что ты изменишь своё мнение в пользу истины.
Альтман не менял своего мнения. Он по-прежнему считал, что Филд и его верующие ненормальные, но не видел смысла говорить это самому Филду. Обелиск пребывал на станции менее чем двадцать четыре часа, но с тех пор, как он был поднят и обеспечен охраной, вся обстановка на станции изменилась. Даже ещё до того, как он вошёл в отсек подводной лодки, некоторые научные работники были объявлены несущественными и отправлены обратно в наземный комплекс ДреджерКорп, который, по слухам, теперь служил не столько как научно-исследовательский центр, сколько как тюрьма-хранилище для учёных, в которых Марков не нуждался, но которых в большой мир отпускать не хотел. Ада была среди них, это означало, что ему не выпал шанс увидеть её и убедиться, что с ней всё в порядке. Альтман подозревал, что он тоже был бы среди них, если бы его батискаф прибыл чуть раньше, поскольку ему сказали, чтобы упаковывал свои вещи, и что он будет среди группы исследователей, которых отправят в начале следующего утра.
— Мне нужна помощь, — заявил он, держа руку на куске Обелиска, который он носил в своём кармане. — Есть что-то, что он хочет от меня. Я должен увидеть его.
Лицо Филда помрачнело.
— Он охраняется, — сказал он. — Это очень трудно — увидеть его.
— В тот вечер ты сказал, что некоторые из верующих состоят во внутреннем круге Маркова.
— Да, — сказал Филд, — это правда. Но…
— Это важно, — сказал Альтман. — Я бы не просил тебя, если бы это не было так. — Он вытащил из своего кармана кусок и показал его Филду. — Это его часть, — сказал он. — Её нужно вернуть.