Мудрец. Сталкер. Разведчик
Шрифт:
– Нет, – сказал Майор. – Это на случай. Если кто захочет. Тебя припахать. По артефактам. Он тебе может. Угрожать.
– Дон Педро Зурита тоже собирался припахать Ихтиандра по жемчугу, – сказал Белый. – И ничего у него не вышло. А со мной ещё хуже. Я если и найду артефакт, так тут же его и выведу из строя одним прикосновением… Так что в этом отношении я, скорее, бесполезен и даже вреден…
– Я же вам рассказывал, – возмутился Киндер.
– То ты, – сказал Майор. – А то Белый. Ему веры больше.
– Зря вы мудрите, –
– Надо Белому прощаться, – напомнил шаман. – Он не будет продолжать здесь. В другом месте будет…
– Мазафака, – сказал Печкин. – А ты-то тут каким боком?
– Нужно так потому что, – сказал Мазафака.
А Белый добавил:
– Он прав. Пусть я и не знаю, кто он такой и зачем. Я многого до сих пор не знаю. Хотя ясно, что такой же человек, как все мы. В отличие, скажем, от Болотного Доктора. Я ведь был в его доме. Никого и ничего я там не увидел – тоска и запустение… Видимо, нам с Доктором встречаться не положено… Извините, я должен проститься с Евдокией…
Он подошёл к Синильге, обнял её и стал что-то шептать ей на ухо. Синильга вздрагивала всем телом, но не рыдала, не голосила…
– Нельзя тебе со мной, милая, – сказал Белый.
– Куда же ты сам-то собрался? – сказал Печкин, и так ему стало муторно, словно подбиралась к дому какая-то чёрная сила.
– Не знаю, – сказал Белый. – Знаю только, что сейчас должна измениться моя судьба. Или ваша. И будет всё по-другому. Не лучше, не хуже – иначе.
Он подошёл к спящему Паше и положил свою ладонь ему на грудь.
Спящий встал, не размыкая глаз. Теперь это снова был двойник Белого.
– Иннокентий, – сказал Белый Сталкер, не оборачиваясь, – прошу вас на этот раз не вмешиваться. Вы остаётесь за меня…
– Сердце не радеет, – сказал Топтыгин. – Но покорюсь. Прощай, дорога душа. Храни тебя Господь.
– Надо разойтись, – сказал Печкин и жестом показал, что надо убрать мебель. В полном молчании растащили столы и стулья, освобождая место для того, что должно было произойти.
Может быть, сейчас и я что-нибудь узнаю, думал журналист. Вот начнётся эта круговерть… Что-то же я видел, что-то мне приоткрывалось…
Повторился давешний безумный танец, только темп его резко ускорился, мерцающий цилиндр возник посередине бара, и по нему снова пробегали тени и знаки, и музыка зазвенела, и кровь прихлынула к лицу, и жарко, до невозможности жарко сделалось…
– Жарко-то как, – сказал кто-то над ухом. – Не надо спать, потом голова будет болеть…
…Дэн Майский открыл глаза.
– А-а, Витя, –
– Нет, – сказал невысокий парень в олимпийке. – Накрылся наш ужин в столовой. Но! Марк Давидович предлагает устроить пикник прямо здесь…
– Знаю, как они вторую машину найдут, – сказал высокий седой мужчина в старомодном берете. – До вечера прокукуем. И зачем я только с этой экскурсией связался? Думал – раз уж занесло в Киев, так посмотрю, чего тут мои коллеги наколбасили… Хорошо молодёжи – они пивом затарились…
– А гид наш сбежал, убоявшись ответственности? – сказал журналист.
– Он улетел, но обещал вернуться, – сказал седой. – А шофёр и не обещал: остановил грузовик и умчался. И поп словил попутку, и девчонки… Одни мы, горемычные… Ну что, народ? Не сядем же мы с юностью весёлой под гитару петь? Пошли наружу, устроимся… Да вон! Катушка от кабеля! Лучше не придумаешь!
Автобус был высокий – «мерседес», и даже непонятно было, что в нём могло сломаться столь основательно. Вплоть до кондиционера. Нет, прочь, прочь отсюда…
– А тут не опасно, Марк Давидович? – спросил маленький Витя, когда все экскурсанты постарше расположились вокруг импровизированной столешницы. – В смысле – радиация, нуклиды…
– Так мы их тут же вымоем, – пообещал седой. – У кого что есть?
– Я всегда с собой имею, – сказал Дэн Майский. – Только насчёт закуси – извините. Шоколад «Гвардейский».
– А я привык варёными яйцами закусывать, – сказал Марк Давидович. – Вот дед у нас, возможно, более запасливый…
– 3 мэнэ такий же дид, як с тэбэ, – сказал сухонький мужичок и захихикал. – Не дид, а Степан Олексович…
– Так ты здешний, – сказал седой. – Зачем тебе эта экскурсия?
– Та уси болбочуть – Чорнобыль, Чорнобыль, а я так нэ бачив…
С этими словами Степан Олексович стал доставать из сумки шмат сала, явно домашний хлеб, головки лука, огурцы в полиэтиленовом пакете, и ещё что-то там булькало…
– А ты, сибирака, чому до хлопцев нэ пийшов? С дидамы цыкавее?
Здоровенный парень с пухом на добродушной физиономии сказал:
– Стрикулисты дикошарые. И напевы у них дикие. И девки бесстыжие. Вот у меня тут медвежатина, сохатина, шаньги мамины… Только русская хмель нам не надо, молочко есть…
– Стаканы, – спохватился седой. – Вообще тара…
– Одноразовые у меня, – сказал Дэн Майский. – Зато виски ирландский.
– Лучше с «Хортицы» начнём, – сказал Марк Давидович. – А вискарём заполируем.
Степан Олексович вытащил страшного вида клинок и принялся пластать розовое сало.
– С танкового плунжера перековав, – сказал он. – Ото ж добра сталь!
Разлили. Седой поднял стаканчик:
– Ну, давайте выпьем за эту загубленную землю, – сказал он. – За то, чтобы скорее она забыла свою беду, чтобы никогда больше такое не повторилось – ни здесь, ни где-либо.