Муха с капризами
Шрифт:
Старейший воробей, когда старики спросили его, что он обо воем этом думает, не отвечал ничего, а прямо полетел на чердак, где у него была уютная квартирка.
С первыми лучами солнца молодые воробьи отправились в лес. Смотрята горлицы целыми стаями кружат над верхушками сосен. Спрашивают воробьи: "Что у вас стряслось?"
"Нет больше нашего любимого корма, - отвечает им одна.
– И погода вот-вот испортится. На морозе ворковать не станешь. Мы улетаем! Для горлицы родина там, где всего вдоволь и тепло!"
"Летим
– закричали остальные горлицы.
– Хотите с нами?"
"Нет, спасибо!
– отвечали воробушки.
– Нам это не подходит. Мы остаемся в лесу".
"Тут ласки! Берегитесь ласок!" - проворковали горлицы, а больше ничего не сказали, потому что им было некогда.
Молодой вожак заметил на можжевельнике ягоды. Он чирикнул об этом своим. Воробьи облепили можжевельник. Клюют ягоды. Аж клювы у них сводит до того противно! Но едят и похваливают. Как же им признаться, что от этих лесных ягод, от такого деликатеса у них все нутро наизнанку выворачивает!..
И вдруг - писк! Запищал один, второй, третий воробьишка.
"Ой, пустите! Караул, спасите!"
Воробьи поднялись - и наутек. Полетели в огород. Поглядели - - и глазам своим не поверили. На тех самых чудищах, от которых они убежали, сидят старые воробьи и как ни в чем не бывало почесывают носами крылышки.
Старый воробей - тот самый, с выщипанным хвостом, - спрашивает:
"Ну что, вернулись уже из лесу? Как вам понравились ягоды, чир, чир, чир? Видно, не всем они впрок пошли, чир, чир, чир!"
Молодым и крыть нечем. Больше они в лес уже не летали.
3
Как-то полетели воробьи на мельницу клевать рассыпанное зерно. Что-то их спугнуло. Они взлетели и спрятались у мельника в саду. Рос в этом саду старый ясень. На нем было гнездо скворца. В такой деревянной будочке, прибитой к дереву. На дощечке перед скворечником сидел скворец. Он вертел хвостом и сам вертелся, как полагается скворцу. Заметил воробьев и начал напевать: "Чижик-пы... где ты бы... Чижик-пы... где ты бы?.." Хоть он и старательно подслушивал, что люди поют, но всю песенку выучить не сумел.
"Воображала! Думает, наверно, что похож на человека! Похож, как же!" - чирикнул какой-то дерзкий воробушек.
Но скворец, очевидно, не услышал. Он снова повертел хвостом и говорит:
"Этот сырой климат мне вреден! У меня же голос, понимаете? Боюсь потерять свой дивный голос. И вообще пребывание в этой стране для птицы моего круга и с моим талантом... Я уезжаю! В Италию! Ах, Италия!.. Может быть, весной вернусь. Прошу посторожить мой дом. Чижик-пы... где ты бы... гм! Так и есть - уже охрип. До свидания!" - крикнул он, вспорхнул - и только его и видели.
"Лети куда угодно, паяц расфуфыренный! А мы тут останемся!" - крикнули вслед ему воробьи. А бесхвостый воробей чирикнул:
"Когда вернешься, найдешь в своем доме два - три приличных воробьиных семейства".
И в тот же вечер на совещании бесхвостый воробей спросил молодых:
"Ну как, собираетесь покидать родную землю?"
"Никогда! Тут нам жить и умирать!" - дружно отвечала молодежь. А один крикнул:
"С человеком можно поладить!"
"Его даже приручить можно!" - пробормотал бесхвостый воробейка и одним глазом покосился на воробьиного патриарха.
Но старейший воробей и на этот раз ничего не сказал и сразу же закрыл собрание, потому что дождь лил не на шутку. А у старика был ревматизм, и в ненастье у него всегда ломило в правом крыле. Только по дороге на чердак он шепнул Бесхвостому:
"Набрались ума, ребятишки! Порядочные воробьи выросли, чир, чир, чир!"
"А когда мы им покажем ручного человека?" - спросил Бесхвостый.
"Когда настанет время, чир!
– осадил его старец.
– Ох, и замучил меня этот ревматизм!"-простонал он и зарылся с головой в солому, которой полно было на чердаке.
4
На другой день тоже шел дождь. И на следующий лило как из ведра. И так - каждый день. Собрания на тополе становились всё печальнее. Все жаловались, плакались, пищали. И ниоткуда ни совета, ни помощи! Ведь воробьиный старейшина носа не показывал - так и сидел на своем чердаке. Только Бесхвостый летал к нему и сообщал обо всем, о чем говорилось на сборищах.
"Если дальше будет так холодно, мокро, пусто и голодно, мы все пропадем, - убеждал он старца.
– Не для чего откладывать!"
Патриарх все выслушивал, кивал головой, жаловался на ревматизм. Но не давал ни советов, ни приказа.
И вдруг однажды утром - солнце! Небо чистое! Туч- ни следа! Старейший воробей вызвал к себе Бесхвостого.
"Сегодня выступаем!
– говорит.
– Сбор! И сразу же в путь!"
Бесхвостый долго собирал стаю. Уговаривал, подгонял. Наконец полетели. Старейшина - впереди. Летят. Пролетят немножко и садятся на озимь или на кусты. Ведь воробей-летун неважный: махнет несколько раз крылышками и уже не прочь отдохнуть. На каждом привале - совещание. Все хотят узнать, куда они направляются. А воробьиный старейшина словно и не слышит, что вокруг творится. Молчит. Только почесывает перышки на свеем больном крыле к время от времени шепчет Бесхвостому:
"Поторопи ты молодежь! Нам надо до вечера быть там. А ведь ты знаешь, сколько еще осталось лететь".
Поднялись, полетели дальше, снова опустились в кусты. Минутку поговорили и снова в путь.
Наступил полдень. Солнце все жарче. Воробьишки едва уже машут измученными крыльями. А старейший воробей все подгоняет их и подгоняет, торопит и торопит.
И что ж удивительного, если на последнем привале воробьи взбунтовались. Случилось это в облетевшем саду возле беленького домика, у самой дороги.