Муха с капризами

Грабовский Ян

"Трусы!
– крикнул Бесхвостый молодым.
– А вы знаете, зачем пришел человек?" Молчание. Ни один воробей даже пискнуть не смел. "Человек принес пшенной каши нашему старейшине!
– сказал Бесхвостый.
– Внимание! Смотрите! Сейчас увидите своими глазами".

"А я не верю!" - вполголоса чирикнула упрямая маленькая воробьиха и замолчала. И как зачарованная следила за тем, что происходит.

Я подошел к скворечнику и говорю старому воробью:

– Ну как дела, старик? Не забыл меня?

А он -

ничего. Делает вид, что не слышит. Только смотрит на меня исподлобья. Протягиваю к нему ладонь, а на ладони - пшенная каша. Мне известно, что старик обожает пшенную кашу. Держу руку над головой и не шевелюсь. Воробей не спускает с меня глаз и тоже не шевелится.

Начинаю тихонько насвистывать. Была у нас такая воробьиная песенка, хорошо нам обоим знакомая еще с прошлого года.

Воробушек наклонил головку, прислушался. Пересел на другую сторону и снова прислушался.

"Так!
– чирикнул он мне.
– Да! Знаю эту песенку! Ты все тот же!"

Я старался убедить его, что он может мне доверять. Смотрел ему в глаза так же, как и год тому назад, насвистывал ту же самую мелодию и предлагал ему такую же золотистую, как и прежде, кашу.

Воробьи на липе наблюдали за нашей встречей с разинутыми от изумления клювиками.

"Свистит, как дрозд! Человек свистит, как дрозд!
– шепнул один, и все подхватили: - Как дрозд! Как дрозд!" И вдруг замолчали. Поглядывали то на меня, то на Патриарха. Старик прошелся по прутику и отскочил. Прошелся еще раз и опять отскочил. Дошел до самого конца, взмахнул крылышками и...

"Сел человеку на голову!" - шепнул с ужасом Ячменек - вожак молодых воробьев.

"Не хочу на это смотреть! Ой-ой! Худо мне!" - чирикнула в отчаянии молодая воробьиха и тяжело, камнем, слетела вниз, в густой куст шиповника.

А Патриарх перепорхнул с головы на мою вытянутую руку. Заглянул мне в глаза своими умными глазками:

"Каша отличная!" - весело чирикнул он и стал подбирать с моей ладони золотистые зернышки.

– Дядя, погладь его, - шепнула Крися, стоявшая за моей спиной.

"Ты знаешь, что я не люблю, когда меня гладят, и вообще остерегаюсь резких движений, правда?" - чирикнул мне воробей.

– Знаю, знаю, старина, - успокоил я его.
– Можешь быть уверен, что я не шелохнусь... А ты, Крисенька, имей в виду: если хочешь с кем-нибудь подружиться, уважай его обычаи, иначе ты не сумеешь жить с животными в на стоящей дружбе, - сказал я Крисе.

Патриарх, подбирая кашу, вкратце рассказывал мне, что произошло в воробьином мире за то время, что мы не виделись.

"Будем тут у тебя зимовать", - сказал он напоследок. И перелетел на приступку скворечника.

"Ну что? Видели?" - крикнул Бесхвостый остальным.

"Чудо! Диво!" - дружным хором отвечали воробьи.

"Совсем ручной человек, правда?
– похвастался он.
– Только помните - строже с ним! Никаких церемоний! Понимаете?"

"Понимаем!" - отвечали воробьи. А маленькая самочка тихонько пискнула с куста шиповника:

"Не хочу на это смотреть! Не хочу ничего понимать! Добром это не кончится!"

Но никто ее не слушал. Все воробьи, во главе с Бесхвостым, бросились на оконный карниз. В мгновение ока подобрали все дочиста. И тогда-то начался первый урок! Трудно мне повторить, даже примерно, как нехорошо, нетактично со мной поступали. Ни одного доброго слова! Сплошь крик и брань!

Напрасно маленькая самочка предупреждала, что так вести себя не следует и все это плохо кончится. Бесхвостый поколотил ее, и она притихла. А сам Бесхвостый, не помня себя, кричал:

"Проучите его! Нечего с ним цацкаться! Никаких телячьих нежностей! Так его! Строже!"

Но и у меня есть самолюбие! Я не дал крикунам ни половинки зернышка. Только после обеда они получили что им полагалось. И уже не на карнизе, а в воробьиной столовой, то есть на фрамуге, оставшейся в замурованном окне. И с этого памятного утра началась наша совместная жизнь.

Жаловаться я не могу. Сложилась она вполне сносно. Если и бывали у меня неприятности, то только тогда, когда я запаздывал с едой. Беда мне, если воробьиный завтрак или обед опаздывал хотя бы на минуту или даже на несколько секунд. Доставалось тогда мне на орехи! Что поделаешь! Порядок, конечно, должен быть. И приходилось мне сокрушенно бить себя в грудь и говорить: "Сам виноват, милый мой!"

Итак, как я уже сказал, отношения наши сложились в общем удовлетворительно. Хуже, однако, пошло дело у воробьев, когда они решили "приручить" весь двор. Правда, старшие - почтенные псы Чапа и Тупи - не интересовались воробьиными делами, зато собачья мелюзга весьма не любила, когда воробьи заглядывали в ее миски. Молодые собаки приручить себя не дали. Не удалось приручить и Мусю-галку. Не примирился с ними и Пипуш-ворон, наш "ангел-хранитель", птица мудрая и терпеливая, но неумолимо проводившая в жизнь свои планы. Пипуш объявил воробьям войну не на жизнь, а на смерть.

Здесь не место рассказывать о ней. Это было бы несправедливо по отношению к Пипушу, который заслуживает отдельной повести. Поэтому обойду молчанием историю этой войны и скажу только, что к весне мы, люди, стали до того ручными, что воробьям ничего не оставалось желать. Одна только Катерина еще кое-как держалась, отстаивая свою независимость от воробьев. Она сопротивлялась им как могла. Но мы с Крисей? Пичужки делали с нами все, что хотели. Бесхвостый научил их, что все наше добро на самом деле принадлежит не нам, а воробьям. Когда мы на веранде обедали или завтракали, нам приходилось очень спешить и следить за каждым куском, оставленным на столе, потому что воробьи тащили все что угодно прямо из-под рук.