Мухобойка, соль и лошадь-качалка
Шрифт:
– Отлично. – Сделал пометку участковый. – Сколько времени вы переодевались?
– Около получаса. Может быть, чуть больше. Не знаю.
– Дельфина согласилась исполнить несколько вещиц, но попросила нас повременить полчаса. – Вступил в разговор Парамонов. – По истечении этого времени
– Угу…. – Толик старательно записывал показания. – Для неземного прослушивания романсов дамы переоделись, мужчины выпили….
– Солдафон…. – чуть слышно фыркнула Дельфина, отвернувшись.
– Ваша комната на втором этаже? – обратился к ней Даниил.
– Да. – Коротко ответила поэтесса.
– Чтобы переодеться, вы должны были подняться наверх. Вы все время оставались там?
– Да. – Так же коротко и неприязненно ответила Дельфина.
– Хочу заметить, что это официальная беседа. – Безо всякого выражения произнес Гирс. – Несмотря на то, что пока протокол не заполняется, ваши показания очень важны. Будьте любезны говорить правду.
– Вы не очень вежливы. – Раздраженно повела плечом поэтесса.
– Когда вы разговаривали с Аполлинарием? – полицейский не обратил на ее слова никакого внимания. – В котором часу вы были в этом кабинете?
– Я здесь не была! – воскликнула Дельфина, старательно пряча глаза. – Что за нелепые домыслы?
Гирс протянул руку и поднял с пола легкий фиолетовый шарфик, положил его на стол. Поэтесса хрипло вскрикнула, провела рукой по шее, будто только мгновение назад обнаружила пропажу.
– Вчера во время ужина вы были в фиолетовом платье.
– Я могу все объяснить! – задыхаясь, прошептала Дельфина.
– Будьте так любезны.
– Хорошо…. – поэтесса явно нервничала. – Когда вы, инспектор, вместе в Аполлинарием вышли из кабинета за десять минут до полуночи, я была в центре внимания. Меня обступили со всех сторон и уговаривали спеть! А мне было совсем не до музыки….
– Почему же?
– Вы сами слышали, что сказал Аполлинарий после ужина! Его слова о том, что он хочет оставить живопись…. Они потрясли меня!!
– Отчего же? – поднял бровь Гирс, но по его лицу было видно, что он догадывается о причине.
– Оттого…. – Дельфина, попыталась помахать на лицо ладонями, но это помогло мало. Щеки ее горели, в глазах стояли слезы. – Оттого, что он хотел написать мой портрет. Он обещал…. Он мечтал об этом!
– Разве Аполлинарий писал портреты?
– Нет! Года четыре назад он пытался написать портрет Рины. Но из этого ничего не вышло!
– Вы знаете почему?
– Да тут и знать ничего не нужно. – Кусала губы поэтесса. – Рина кого угодно доведет до буйного помешательства. Она называет себя культурной дамой, почти королевой, при этом общается с мужчинами с притворной скромностью и простотой, меняет поклонников, пробует всем доказать, что ее влечет искусство и духовные искания. А по сути, ей бы надобно пирожками на рынке торговать! Это бы у нее прекрасно получилось!
Конец ознакомительного фрагмента.