Мумия из семейного шкафа
Шрифт:
— Так-то оно так, но, знаете, о мертвых или хорошее говорят, или не говорят вообще.
— А Васильев был плохим человеком? — Степа сощурила веки, чтобы Петр Игнатьевич не заметил в ее глазах радостный блеск. Он ведь не мог знать, что наша Степа радуется совсем не тому, что покойник был по жизни плохим человеком, а тому, что ее предположения относительно личности Васильева, похоже, нашли подтверждение.
— Да нет, — разочаровал нас Петр Игнатьевич. У Степы мгновенно потускнел взгляд. — Просто бесхарактерный он был, не умел за себя бороться. Потому и пил. Горе у него, видите ли, было! Когда? В каком году?
— Когда? — повторили мы вопрос.
— Вот и я спрашиваю. Сколько лет прошло? Можно было и очухаться, в себя прийти, нормально жить и работать. А он в рюмку стал заглядывать, вот и докатился до санитара в морге.
— А вы давно знали Васильева?
— С тех пор, как он к нам в больницу по распределению попал.
— А что с ним случилось? С чего он запил?
— Больной на столе умер. Если разобраться, он и должен был умереть: с таким диагнозом, как правило, не выживают. Но Васильева все равно наказали, потому что он нарушил целый ряд инструкций: не вызвал опытного хирурга, не пригласил никого ассистировать, делал все сам. Но самое главное — он стал к операционному столу в нетрезвом состоянии. Нет, он не был пьян, но алкоголь в крови присутствовал. Больного привезли в ночь, когда дежурил Васильев. И надо же было такому случиться, что дежурство медсестры совпало с ее днем рождения. Васильев поддержал компанию, выпил бокал шампанского. Родственники покойного дело раздули. Кого наказывать в этой ситуации? Конечно, Васильева. Руководство больницы отстранило его от операций и даже поставило вопрос об аннулировании диплома. Другой бы на месте Васильева бил кулаком в грудь, что-то доказывал, а этот махнул на все рукой и запил. Одно время сидел в поликлинике на приеме, а потом и вовсе докатился до санитара в морге. Работы для санитара у нас немного, вот он и подрабатывал тем, что приукрашал покойников перед захоронением.
— А семья у Васильева была?
— Нет, отец давно умер. Мать тоже. Она в другом городе жила. Уже работая в морге, Васильев отпрашивался к ней на похороны. Жениться он так и не женился.
— Что так? Женщин не любил?
— Во всяком случае, бабником не был. Женщины у него, конечно, были, но чтоб что-то серьезное… Нет, не слышал.
— Скажите, а вы не знали о такой истории? Будто Васильев утопил мужа своей девушки?
— Кто — Сашка?
— А что, не мог? — хитро спросила Степа.
— Я же вам говорил — он слабохарактерный. И чересчур все близко к сердцу принимал. Кого-то убить он просто не способен был. После гибели больного он чуть было на себя руки не наложил. Тогда не смог, зато теперь фортель выкинул.
— Что значит — выкинул фортель?
— Что-что! Выпил отраву, в которой мы органы консервируем. Хорошо, что записку оставил.
— А что, что было в записке?
Как назло, Петр Игнатьевич не успел ответить. В кабинет просунулась голова второго санитара:
— Полиция приехала.
— Иду, — Петр Игнатьевич направился к двери. — Посидите, пожалуйста, еще немного, протокол составят, и вы — свободны.
«Вот ведь как некстати, — подумала я. — Одной минуты не хватило узнать, что было в предсмертной записке».
Глава 26
Петр Игнатьевич скрылся за дверью. Послышались голоса. Несколько мужчин прошествовали в конец коридора к трупу Васильева.
— Черт! Какая досада, — помянула черта Степа. — Знали бы, что Васильев мертвый лежит да еще записку предсмертную оставил, не стояли бы в коридоре, зря время не теряли.
— Да, — поддержала Алина. — Что нам стоило к столу подойти? Записку мы бы сразу заметили. А теперь, кто знает, что он там написал?
— Может, в содеянных преступления каялся? — Степа, несмотря на заверения Петра Игнатьевича в том, что Васильев в силу слабости характера не был способен убить человека, продолжала настаивать на своей версии.
— Степочка, теперь мы этого никогда не узнаем, — подлила масла в огонь Алина. — Может, от сознания собственной никчемности он на себя руки наложил? Или какая давняя вина ему жить не давала?
— А может, и не давняя.
— Вот именно. С чего бы ему умирать?
— Постойте, — перебила я Алину и Степу, — вы слышали, что сказал Петр Игнатьевич. Васильев не мог убить человека.
— А ты поверила! — фыркнула Алина. — Для Васильева моя квартира — малая родина. А за Родину и убить не грех.
— Алина, ну уж ты совсем! Несешь что ни попадя!
— Почему? Я тоже так считаю, — призналась Степа. — Убил, а потом совесть замучила.
— Нет, девочки. Петр Игнатьевич с ним работал. Он видел Васильева каждый день, он знает, о чем говорит.
— Вот! Он с ним работал, а убил Васильев до того, как прийти работать в морг.
— Ты сейчас о гибели Аркадия?
— Ну да. Потом у Васильева развился комплекс вины, и на людях он выглядел этаким агнцем.
— А как быть с Наташей? — напомнила я. — Ты ведь ее смерть тоже приписывала Васильеву?
— Ну мало ли что на Васильева нашло? Например, вспомнил давнюю обиду, — пришла на помощь Степе Алина.
— Нет, что-то тут не так, — продолжала я сомневаться.
Нашу дискуссию прервал Петр Игнатьевич. Он появился в дверях и, показывая на нас взглядом, сказал позади идущему собеседнику:
— Вот эти женщины нашли Васильева, — и, опережая вопрос, добавил: — Они у нас не работают. Пришли к Васильеву, чтобы пригласить сотрудничать с похоронным бюро «Последний приют». Я ничего не напутал?
— Нет, — растерянно произнесла Степа и изменилась в лице, увидев показавшегося из-за спины Петра Игнатьевича полицейского.
Я повернула голову. В кабинет входил… Догадайтесь с первого раза, кто это был?
Капитан Воронков.
Узнав нас, Сергей Петрович остановился как вкопанный. От удивления его круглая физиономия вытянулась в овал, а глаза беспомощно стали нас пересчитывать. Он никак не ожидал застать здесь меня, Алину и Степу в придачу. Мне даже стало смешно — приехал товарищ на труп, а встретился с давними знакомыми, живыми и здоровыми. Наверное, в этот момент мысли в голове у капитана были совершенно дикие. Третий труп за неделю, и всегда рядом мы. Было бы просто совпадение — куда ни шло, но нас представляют свидетелями и, что уж совсем странно, работниками похоронного бюро. Самое время подумать, а не эти ли дамы находят клиентов и помогают им в лучшем виде отправиться на тот свет.
Лицо Воронкова стало набирать цвет, приобретая багровые оттенки.
— Как это понимать? — с раздражением спросил он и почему-то уставился на меня, как будто в нашей компании главная я, и зачинщиком идиотских идей тоже являюсь я. — Какое такое похоронное бюро?
Я ничего не ответила, только пожала плечами и перевела взгляд на Алину. Она придумала похоронное бюро, пусть теперь и объясняется с Воронковым. Алина молчать не стала, набрала полную грудь воздуха и дерзко выпалила:
— «Последний приют». А что? Бизнес как бизнес, не хуже других.