Mundus perfectus («Идеальный мир»)
Шрифт:
Новичков попросили закрыть глаза. Ене попался желеобразный, неприятный на ощупь языком кусочек мяса, с прожилками и мелкими, легко разгрызаемыми костями – похоже на рыбу и одновременно на тюлений жир. Поначалу вкус, одновременно острый и кислый, показался неприятным и даже противным. Но через мгновение, возможно от воздействия слюны, кусочек распался на ощутимую всем организмом полезную концентрацию белка и микроэлементов, на которые вкусовые сосочки и последующие органы отреагировали восторгом, вследствие быстрого восстановления сил и обретения новой энергии. Женщина не подала вида, что ей в итоге понравилось. Коллега справа перегнулся над столом – его вырвало прямо в тарелку с порезанными бесцветными стеблями, вероятно, водорослями. Третьей
Глава биохимической лаборатории проводил Ену в её комнату.
– Что это было? – спросила исследователь коллегу.
– Скоро сами догадаетесь.
Эта манера планетологов говорить загадками и не отвечать прямо на вопросы была общеизвестна, но Ена не думала, что это может быть так неприятно слышать от нормальных, в общем-то, людей.
Перед Еной стояла ответственная задача – сопровождать в трансформации потенциально полезные морские виды фауны, пригодные для употребления в пищу, и определять их ценность, прогнозировать перспективные объёмы лова и воспроизводства, вырабатывать способы добычи и переработки. Приходилось становиться ещё немного ихтиологом, рыбаком и поваром. А вне работы для неё, как фотографа-любителя, открывались огромные возможности для творчества. Её интересовали не пейзажи, хотя они были, конечно, очень необычными. Больше всего Ену занимали животные, которые добавляли динамики изображениям, вскрывали какой-то скрытый нерв, выражали недосказанное, то, что невозможно считать в небе или в воде – ведь в отношениях живых существ со средой выражалось направление мира, звучали его скрытые струны.
Биохимик допыталась-таки у коллег, что во время прописки ей дали попробовать самый «вкусный» вид местной фауны под названием ойо. Такое название этот переходный вид между рыбой и животным получил от издаваемого им звука «ойо». Причём это, можно сказать, слово имело многочисленные интонации, так что можно было даже находить в них свой смысл применительно к той или иной ситуации. Существа, чьи чучела и замороженные тела хранились в лаборатории, оказались крупными, почти с человека, с округлым телом, ластоподобными плавниками в два ряда вокруг всего корпуса, что позволяло им быстро передвигаться в воде, и с непривычно для человеческого глаза острой мордой, но собранной не наподобие иглы, а в виде топора. И эта голова могла активно крутиться. Вероятно, что под водой морда была вытянута параллельно корпусу, а на берегу существо держало голову перпендикулярно к телу, как у обычных зверей и людей.
Зверь (а в силу его величины такое название было вполне уместно) был крайне осторожен, и выловить удалось пока всего несколько десятков особей. Подводные исследователи же отмечали значимое присутствие и доминирование этого вида в прибрежных и пелагических водах.
Узнав об этом, Ена подумала: «Я бы не смогла спускаться под воду на чужой планете. На своей-то робеешь, а тут всё – абсолютная неизвестность». Она уважала подводных планетологов особенно, впрочем, как и все остальные.
Одной из загадок было строение внутренних органов ойо – голову и тело пронизывали многочисленные тканевые каналы и капилляры, при этом существо не обладало ярко выраженным централизованным мозгом. У Ены возникла гипотеза, что мозг у ойо имеет распределённый характер и «перетекает» и концентрируется в необходимом месте организма, в зависимости от ситуации. Но тогда оставалось неясными его объём и доля к массе тела, число нейронов и центров, функционал и возможности. К тому же, как субъективно считала Ена, это животное (а, возможно, даже разумная тварь, «человек») было весьма фотогенично. Вот бы не только научиться его ловить для промышленных целей, но и просто заснять мощную серию фоторабот.
Ена в качестве научного работника стала все чаще бывать на берегу, даже вне рабочего времени: пробовала различные виды наживок, обсуждала с «подводниками» характерологические особенности вида, самые малые детали, строила предположения. Постепенно картина начала складываться.
В свободное от работы время Ена бродила с фотоаппаратом по берегу и низкой воде, фотографировала мелкую водную живность и воздушных животных. Обитатели эфира здесь больше походили именно на зверят – они были крупнее средних птиц её планеты, имели в дополнение к крыльям лапы, а соотношение головы к телу у них тоже приближалось к животным вариантам. И у различных видов оказалась сложная система социальных связей – не только по линии «хищник – жертва», но и по другим нелинейным моделям организации.
Женщина понимала, что первые несколько дней или даже недель ей было необходимо просто примелькаться в местном пейзаже, стать его органической частью, чтобы обитатели не чувствовали в ней опасности. Этому способствовал также тот факт, что местные существа не знали человека и потому не боялись его. Первые контакты другого рода, когда обитатели планеты стали изучать нового соседа, не замедлили себя ждать – то летающие, то водные твари стали приближаться к ней, «высказываться» на своём языке, проявлять различные знаки внимания, в том числе покусывать.
Поначалу Ена не обратила внимания на появление ойо – так как в некоторые периоды она была занята общением с другими существами. Но первый же контакт с этим зверем привёл к открытию. Ойо подобралась к ней довольно близко, метрах в десяти от неё, на глубину по колено женщине. Она уселась в воде и повернулась к ней одним боком.
– О, привет! – тихо сказала Ена, чтобы не спугнуть нового знакомца.
– Ойо! – громче необходимого прокричало существо.
– Ойо-ойо! – повторила на автомате Ена.
Она медленно достала фотоаппарат и показала ойо, что это не опасный предмет.
– Ойо-ойо-ойо-ойо-ойо!! – затараторило создание, и каждое «слово» имело свою интонацию, оттенок и даже тембр.
Оказалось, что это самка – по голове пошли характерные переливы фиолета и перламутра. Ена вспомнила, что на вскрытых и замороженных телах были обнаружены поверхностные железы для цветовой коммуникации, характерные только для самок.
Ена сделал первые два снимка, как вдруг возле глаза ойо, который был с видимой для нее половины головы, появился… ещё один глаз! Оказывается, по каналу, который проходил между глазами ойо, органы зрения могли «перекатываться» с одной стороны на другую. Неизвестно, для чего это было нужно, но так ойо становилась даже красивее, и казалось, что таким образом она проявляет больше внимания к собеседнику. Да, видеть два глаза у существа человеку было привычнее, и животное сразу приобретало практически человеческие черты. «Можно сказать, ты сейчас как подруга, с которой мы встретились в кафе поболтать», – подумала с симпатией Ена.
Потом эти встречи стали регулярными. Конечно, учёный никому про эти встречи не говорила – возможно, такой контакт, на грани между животным и разумным, вызвал бы больше непонимания, чем одобрения. Можно было бы говорить о системном взаимодействии только в том случае, если бы такие встречи стали массовым явлением и проявлением именно развёрнутой, сложной коммуникации, в том числе если бы на уровне символов и связанных посланий подтвердили разумность или прото-разумность ойо, что позволяло отнести их к ветви прародителей в цепочке, получается, уже смешанного, филогенеза.
Ена захотела дать имя новой подруге. Она начала перебирать привычные ей имена, но существо отказывалось их признавать, потом пришлось перебирать интонации «ойо». И, наконец, после сотой попытки удалось найти принятое созданием имя. На подходящую интонацию ойо активно стала кивать и плескаться в воде. Иногда ойо даже выходила полностью на берег, но здесь ей было некомфортно, и вскоре она возвращалась на мелководье. Ена поняла, что этими выходами новая знакомая выказывает ей особенное доверие и расположение.