Муравейник
Шрифт:
На четвертом и третьем шли занятия в калассах, по звонку дети вскакивали, выбегали в коридоры, играли, толкались, кричали, потом снова заходили в кабинеты и рассаживались за парты. За партами они вели себя совершенно нормально: шептались, писали что-то с усердным видом, перебрасывались бумажками. Жорж заглянул в одну из тетрадей.
– Посмотрите сюда!
Прилежный очкарик аккуратно выписывал строчку нулей. В общей тетради, которую он почти закончил, все страницы были исписаны аккуратными строчками нулей.
– А почему нули? – спросил Дима. – может быть, он тренирует букву "о"?
– Это нули! Нули! – заорала Катя, – разве ты не видишь, ЧТО ВСЕ ОНИ ПИШУТ
ТОЛЬКО НУЛИ! Одни нули!
Она бросилась прочь из кабинета.
– Задержи ее!
– А зачем? Здесь ничего такого нет, ничего особенного, никакой опасности.
Нанка, видно, ухитрилась уйти.
– И бросила нас?
– Ушла за помощью, например.
Все-таки они продолжили поиски. На втором этаже, рядом с пионерской комнатой, они все же что-то новое. Взломав дверь, они вошли в маленькую комнату, где взрослый дяденька в очках проводил урок чего-то напоминающего хореографию. Взрослый казался таким же больным, как и дети. В классе было семь девочек, каждая лет девяти. Малявки в точности повторяли движения учителя.
Все-таки один взрослый человек в этом здании нашелся.
Они почитали стенды и плакаты на стенах. Полная ерунда.
– Эй, шизик! – Дима похлопал учителя по плечу. – Чем вы тут занимаетесь?
Это был лысоватый очкарик средних лет, с большой плешью и намечающимся животиком. Во внешности ничего необычного, если не считать взгляда.
Он замер и медленно повернул голову. Дети в точности повторили это движение.
Несколько секунд взрослый молчал, потом медленно и очень отчетливо произнес:
– Лебеди. Мы разучиваем полет лебедей.
– Мы разучиваем полет лебедей, – хором проговорили дети.
– Я знаю, – сказала Катя совершенно убитым голосом.
– Что ты знаешь?
– Это не танец.
– А что же тогда? Полет лебедей?
– Это физические упражнения. Это боевое искуссво.
– Да чепуха, сейчас мы проверим, – сказал Жорж. – смотри.
Он подошел к доске, взял кусок мела и бросил в одну из девочек.
Неуловимое движение детской руки – и кусок разлетелся в меловую труху.
– Не надо этого делать, – медленно произнес учитель.
– Не надо этого делать, – повторили детки.
На втором этаже не нашли больше ничего нового. Напряжение нарастало, но все немного устали. Они уже не держались вместе, каждый сам осматривал по кабинету, так оказалось быстрее. В кабинетах были подсобки, большие шкафы и ящики. Приходилось на всякий случай заглядывать и туда. А поначалу о шкафах они не подумали.
– Я пойду снова на четвертый, – сказал Жорж. – Я помню, там в подсобке была дверь, заставленная всякой ерундой, помните? Мы туда не вошли.
На червертом он взглянул в окно и остановился. Во дворике, прямо на траве сидели две отличные девочки в бикини. В самом соку, лет по восемнадцать.
Близнецы. Ничего себе, – подумал Жорж, – я бы хотел с ними познакомиться. Но какие же они близнецы, если у одной большая грудь, а у другой…
Девчонки его заметили. Та, что с большой грудью, приветливо помахала рукой.
Он ответил.
– Иди к нам! – закричала вторая. Ее голос был отлично слышен. Жорж развел руками.
– Ничего, мы тебя выпустим, спускайся!
И Жорж начал спускаться. Боковая дверь оказалась открыта и он не без удовольствия вышел из здания.
Больше я туда не войду, – подумал он, – хоть режьте меня, хоть ежьте меня, а не войду.
– Девочки, привет. Я Жорж, лучший парень в этом лесу.
Он все же не расслаблялся, и потому нес ерунду. Он не знал что говорить, потому что это наверняка были не нормальные девушки. Хотя выглядат на сто баллов.
– Садись к нам, – большегрудая взяла его за руку.
Сейчас Жорж уже не сомневался. Груди были не только разными, они еще и неправильно расли – у одной слишком широко, а у другой были слишком сдвинуты к центру.
– Я тебе нравлюсь? – спросила вторая. – Садись рядом.
– Но я спешу.
– Садись-садись.
Она мощно дернула его за руку и Жорж упал лицом в траву. Приподняв голову, он увидел их ноги и понял, что пропал. Это были не просто близнецы; они сраслись ступнями. Он все-таки попробовал отшутиться:
– Никогда еще не целовал сиамских близняшек…
– Сейчас попробуешь, – сказали они одновременно.
Когда Жорж не вернулся, их осталось двое. Солнце уже начинало опускаться, хотелось есть, пить, но больше всего хотелось отсюда выбраться. Они продолжали входить во все двери – просто для того, чтобы чем-то заняться. Дверей почти не осталось – разве что в подвале.
– Слушай, – сказал Дима, – а ведь сейчас уроки закончатся и, по идее, детки должны разбегаться по домам. Значит, двери должны открыться. Подождем.
Они сели на скамейке в холле, у центрального входа, и стали ждать. Дети носились мимо, влево и вправо, туда-сюда, но никто не подходил к дверям. Вдруг двое мальчишек столкнулись лбами и свалились на пол.
– Ничего себе, авария, – сказала Катя, – так можно себе и голову проломить.
Дети лежали неподвижно. Двое девочек подбежали, с деловым видом попихали лежащих ножками, затем потащили в сторону бокового коридора. Они тащили их за ноги.
– А ведь они умерли, – сказал Дима. – посмотри.
– Я уже давно вижу.
Маленькие монстры дотащили тела до входа в подвальную раздевалку и стали спускаться. Тела волочились за ними, ударяясь головами о ступеньки.
– Даже и не предлагай, – сказала Катя, – я туда не пойду. Ну ладно, пойду.
В подвал вели широкие гранитные ступени – три лестничных пролета по двенадцать ступеней. Нижняя часть лестницы терялась во тьме. Идти туда просто так было бы безумием. Оставалось одно – сделать факел. Спички, тряпки и жир нашлись в столовой. Спички выглядели новыми, но коробки были сделаны из тонкого дерева, а не из картона. Похоже, что время здесь остановилось и для спичек.