Муравейник

Герасимов Сергей Владимирович

На четвертом и третьем шли занятия в калассах, по звонку дети вскакивали, выбегали в коридоры, играли, толкались, кричали, потом снова заходили в кабинеты и рассаживались за парты. За партами они вели себя совершенно нормально: шептались, писали что-то с усердным видом, перебрасывались бумажками. Жорж заглянул в одну из тетрадей.

– Посмотрите сюда!

Прилежный очкарик аккуратно выписывал строчку нулей. В общей тетради, которую он почти закончил, все страницы были исписаны аккуратными строчками нулей.

– А почему нули? – спросил Дима. – может

быть, он тренирует букву "о"?

– Это нули! Нули! – заорала Катя, – разве ты не видишь, ЧТО ВСЕ ОНИ ПИШУТ

ТОЛЬКО НУЛИ! Одни нули!

Она бросилась прочь из кабинета.

– Задержи ее!

– А зачем? Здесь ничего такого нет, ничего особенного, никакой опасности.

Нанка, видно, ухитрилась уйти.

– И бросила нас?

– Ушла за помощью, например.

Все-таки они продолжили поиски. На втором этаже, рядом с пионерской комнатой, они все же что-то новое. Взломав дверь, они вошли в маленькую комнату, где взрослый дяденька в очках проводил урок чего-то напоминающего хореографию. Взрослый казался таким же больным, как и дети. В классе было семь девочек, каждая лет девяти. Малявки в точности повторяли движения учителя.

Все-таки один взрослый человек в этом здании нашелся.

Они почитали стенды и плакаты на стенах. Полная ерунда.

– Эй, шизик! – Дима похлопал учителя по плечу. – Чем вы тут занимаетесь?

Это был лысоватый очкарик средних лет, с большой плешью и намечающимся животиком. Во внешности ничего необычного, если не считать взгляда.

Он замер и медленно повернул голову. Дети в точности повторили это движение.

Несколько секунд взрослый молчал, потом медленно и очень отчетливо произнес:

– Лебеди. Мы разучиваем полет лебедей.

– Мы разучиваем полет лебедей, – хором проговорили дети.

– Я знаю, – сказала Катя совершенно убитым голосом.

– Что ты знаешь?

– Это не танец.

– А что же тогда? Полет лебедей?

– Это физические упражнения. Это боевое искуссво.

– Да чепуха, сейчас мы проверим, – сказал Жорж. – смотри.

Он подошел к доске, взял кусок мела и бросил в одну из девочек.

Неуловимое движение детской руки – и кусок разлетелся в меловую труху.

– Не надо этого делать, – медленно произнес учитель.

– Не надо этого делать, – повторили детки.

На втором этаже не нашли больше ничего нового. Напряжение нарастало, но все немного устали. Они уже не держались вместе, каждый сам осматривал по кабинету, так оказалось быстрее. В кабинетах были подсобки, большие шкафы и ящики. Приходилось на всякий случай заглядывать и туда. А поначалу о шкафах они не подумали.

– Я пойду снова на четвертый, – сказал Жорж. – Я помню, там в подсобке была дверь, заставленная всякой ерундой, помните? Мы туда не вошли.

На червертом он взглянул в окно и остановился. Во дворике, прямо на траве сидели две отличные девочки в бикини. В самом соку, лет по восемнадцать.

Близнецы. Ничего себе, – подумал Жорж, – я бы хотел с ними познакомиться. Но какие же они близнецы, если у одной большая грудь, а у другой…

Девчонки его заметили. Та, что с большой грудью, приветливо помахала рукой.

Он ответил.

– Иди к нам! – закричала вторая. Ее голос был отлично слышен. Жорж развел руками.

– Ничего, мы тебя выпустим, спускайся!

И Жорж начал спускаться. Боковая дверь оказалась открыта и он не без удовольствия вышел из здания.

Больше я туда не войду, – подумал он, – хоть режьте меня, хоть ежьте меня, а не войду.

– Девочки, привет. Я Жорж, лучший парень в этом лесу.

Он все же не расслаблялся, и потому нес ерунду. Он не знал что говорить, потому что это наверняка были не нормальные девушки. Хотя выглядат на сто баллов.

– Садись к нам, – большегрудая взяла его за руку.

Сейчас Жорж уже не сомневался. Груди были не только разными, они еще и неправильно расли – у одной слишком широко, а у другой были слишком сдвинуты к центру.

– Я тебе нравлюсь? – спросила вторая. – Садись рядом.

– Но я спешу.

– Садись-садись.

Она мощно дернула его за руку и Жорж упал лицом в траву. Приподняв голову, он увидел их ноги и понял, что пропал. Это были не просто близнецы; они сраслись ступнями. Он все-таки попробовал отшутиться:

– Никогда еще не целовал сиамских близняшек…

– Сейчас попробуешь, – сказали они одновременно.

Когда Жорж не вернулся, их осталось двое. Солнце уже начинало опускаться, хотелось есть, пить, но больше всего хотелось отсюда выбраться. Они продолжали входить во все двери – просто для того, чтобы чем-то заняться. Дверей почти не осталось – разве что в подвале.

– Слушай, – сказал Дима, – а ведь сейчас уроки закончатся и, по идее, детки должны разбегаться по домам. Значит, двери должны открыться. Подождем.

Они сели на скамейке в холле, у центрального входа, и стали ждать. Дети носились мимо, влево и вправо, туда-сюда, но никто не подходил к дверям. Вдруг двое мальчишек столкнулись лбами и свалились на пол.

– Ничего себе, авария, – сказала Катя, – так можно себе и голову проломить.

Дети лежали неподвижно. Двое девочек подбежали, с деловым видом попихали лежащих ножками, затем потащили в сторону бокового коридора. Они тащили их за ноги.

– А ведь они умерли, – сказал Дима. – посмотри.

– Я уже давно вижу.

Маленькие монстры дотащили тела до входа в подвальную раздевалку и стали спускаться. Тела волочились за ними, ударяясь головами о ступеньки.

– Даже и не предлагай, – сказала Катя, – я туда не пойду. Ну ладно, пойду.

В подвал вели широкие гранитные ступени – три лестничных пролета по двенадцать ступеней. Нижняя часть лестницы терялась во тьме. Идти туда просто так было бы безумием. Оставалось одно – сделать факел. Спички, тряпки и жир нашлись в столовой. Спички выглядели новыми, но коробки были сделаны из тонкого дерева, а не из картона. Похоже, что время здесь остановилось и для спичек.