Мушкетер. Кто Вы, шевалье д'Артаньян?
Шрифт:
Д'Артаньян расхохотался:
— Отличная перспектива, Портос! Просто превосходная!
Отличная, ничего не скажешь, подумал он. Что же будет с Парижем, когда в нем станет не протолкнуться от таких вот Портосов?! А хотя черт с ним, с этим Парижем! Лишь бы черные до Москвы и Вологды не добрались, а в Париже нехай тусуются!
— Ну что ж, дружище! — воскликнул он, взметнув бокал для ответного тоста. — В таком случае выпьем за великое будущее на берегах Сены всех выходцев с берегов Лимпопо!
— Ура! — воскликнул Портос, вскакивая. — За Лимпопо пьем стоя!
— Только так! — согласился д'Артаньян, поднимаясь на ноги. Именно в этот момент он начал чувствовать, как нечто исподволь
Сконцентрировавшись, разведчик попытался разобраться в своих ощущениях. Портвейн? Да нет, выпил он не так много, да и сортир недавно навещал. Нет, не портвейн. Тогда что? Не понимая еще причины своей тревоги, д'Артаньян тем не менее испытывал острое желание встать и уйти, не медля ни секунды. Здесь, под аккомпанемент громовых раскатов голоса чернокожего мушкетера, нечего было надеяться серьезно и вдумчиво разобраться в своих чувствах.
Ему, однако, удалось обуздать свое нетерпение, и он просидел у Портоса еще полчаса, слушая его болтовню, и лишь после распрощался с товарищем, условившись встретиться завтра после караула в «Сосновой шишке».
Умостившись в седле, д'Артаньян пустил лошадь тихим шагом, а сам погрузился в размышления. Он думал о разговоре с негром, крайне интересном и содержательном. Думал он и о перспективе, нарисованной его товарищем, уверенным, что вскоре все африканцы переберутся в Париж. Псевдогасконец неторопливо ехал по набережной Сены, чьи спокойные летние воды очень романтично серебрил ущербный месяц, и представлял себе переулки Монмартра, запруженные неграми-мушкетерами и неграми — гвардейцами кардинала, неграми-холопами и неграми-женщинами, неграми-менестрелями и неграми-бардами, неграми-художниками и неграми-старьевщиками, неграми-булочниками и неграми-башмачниками. Он представлял, как будет выглядеть Лувр, по коридорам и анфиладам которого будут чинно прогуливаться негры-графы и негры-маркизы, негры-лакеи и негры-фрейлины, негры-герцоги и негры-шевалье. Ему представлялась французская армия будущего, состоящая из негров-драгун и негров-улан, негров-пехотинцев и негров-артиллеристов, а также негров-кавалеристов, величественно и грозно выступающих впереди всех на своих устрашающих полосатых лошадях. Одного вида такого войскового соединения вполне достаточно, чтобы сдрейфила даже армия Сатаны! Д'Артаньян представлял себе что угодно, кроме одного: куда же денутся все белые? А куда им деваться-то? Только, пожалуй, в Россию…
Разведчик натянул повод, и лошадь стала как вкопанная.
Ночь мгновенно утратила нежный ореол романтики. Рога месяца как по мановению волшебной палочки обратились в зловещие, остро заточенные клыки, а речка, спокойно колыхавшая его отражение, превратилась в кошмарный поток крови, угрожающе журчащей возле каменных опор моста. Это было оно! То самое чувство необъяснимого беспокойства! Та самая заноза, исподволь проникшая в его сознание при разговоре с Портосом!
Действительно, если прикинуть трезво: может ли случиться такое, что африканцы — если не все, то хотя бы половина — надумают перебраться в Париж или, предположим, во Францию вообще? Да запросто! Если рассказ чернокожего мушкетера правдив хотя бы на треть, Африка действительно такое место, где легче повеситься, нежели жить. А что в таком случае останется делать коренным французам? Да одно и останется — бежать из Франции куда подальше, не нарываясь на межрасовый конфликт! А куда подальше отправятся французы? Разумеется, туда, где больше всего еды! А где больше всего излюбленной французской еды? Там, где больше всего болот! А где больше всего болот? О черт!
Д'Артаньян махнул ладонью по лбу, чувствуя под пальцами ледяной пот.
Несмотря на потрясение, разведчик, твердо державший себя в руках, соображал, что не годится торчать здесь пнем, привлекая ненужное внимание. Обуздав первый порыв отчаяния, он дал лошади шпоры и понесся к дому.
Ночная прохлада приятно студила разгоряченное лицо псевдогасконца, и он чувствовал, как ветер уносит прочь тревоги и волнения. Да, нынешний вечер дал пищу для серьезных размышлений, однако…
Я подумаю об этом завтра, твердо решил д'Артаньян.
Ночью, как это бывало уже не раз и не два после сильной эмоциональной встряски, к нему снова явилась Жанна д'Арк. До утра провозившись с Орлеанской девой, лазутчик встал совершенно разбитым, с чудовищной головной болью и осознанием необходимости ползти в «Сосновую шишку» на встречу с афроанжуйцем.
С трудом взобравшись на лошадь и едва не сверзившись с нее пару раз по пути к трактиру, д'Артаньян прибыл в «Шишку» на три часа раньше чернокожего мушкетера и, прежде чем тот, сменившись с дежурства в Лувре, со своим молодым духом Мушкетоном появился на горизонте, успел вздремнуть.
Заметив плачевное состояние товарища, Портос высказал предположение, что тому следует подлечиться, и заказал сразу три бутылки вина, начав между делом расспрашивать о причине такого уныния. Не забывая об осторожности, разведчик повел разговор издалека, с Констанции Бонасье.
Напомнив Портосу обстоятельства их знакомства с госпожой Бонасье в день отъезда в Женеву, он поведал ему о чувствах, вспыхнувших в его сердце и терзающих его уже полгода.
— Что мне делать, Портос?! — вздыхал д'Артаньян. — Как быть?! Ведь она женщина невысокого звания, да к тому же жена галантерейщика! Мы живем с ней под одной крышей, но она далека и недоступна для меня! Что мне делать?
Однако, прежде чем Портос, слушавший его со вниманием и сочувствием, успел ответить на этот вопрос, в дверях мелькнула пара лазоревых плащей — и Атос, сопровождаемый Гримо, оказался за их столиком.
Благородный мушкетер казался весьма озадаченным. Даже не поздоровавшись с друзьями и проигнорировав, против своего обыкновения, протянутый ему стакан вина, он поинтересовался у Портоса с д'Артаньяном:
— Скажите, господа, вы не замечали, что с нашим капитаном творится что-то неладное?
— С де Тревилем? — уточнил арап. — Нет, не замечал.
— И я не замечал, — сказал лазутчик. — А вы, Атос?
— И я не замечал! — Мушкетер пожал плечами. — А сегодня утром получил вот это письмо.
И он протянул чернокожему гиганту лист бумаги, исписанный, как успел заметить псевдогасконец, характерным крупным почерком капитана де Тревиля.
Пробежав его глазами, Портос изумленно взметнул брови и передал письмо д'Артаньяну.
Вот что прочитал разведчик:
«Любезный мой Атос, я замечаю, что в последнее время Вы употребляете чрезмерно много вина. Как подсказывает мне собственный жизненный опыт, от такого количества спиртного у Вас уже вовсю должна пошаливать печень. Почему бы Вам в таком случае не отправиться на воды в Форж? Я согласен предоставить Вам отпуск для санаторно-курортного лечения сроком на две недели. Берите с собой своих товарищей, Арамиса с Портосом, а также ваших верных оруженосцев Гримо, Мушкетона и Базена, и чтобы к вечеру духа Вашего в Париже не было! Поскорее поправляйтесь.