Мушкетер
Шрифт:
– Как странно... – промолвила она после того, как господин Лакедем представил меня ее матери. – Вы можете мне не верить, сударь, но с первого же взгляда ваше лицо показалось мне знакомым. Хотя, в отличие от моих родителей, я никогда не видела вашего отца и не могу судить, насколько вы с ним похожи...
Эти слова вызвали почему-то у хозяина дома неодобрительную гримасу.
– Собственно говоря, дорогие мои, я хотел лишь представить вам господина Портоса и еще раз поблагодарить его – в вашем присутствии, – сказал он сухо. – Надеюсь, вы присоединитесь к моему приглашению и подтвердите, что отныне двери нашего дома открыты для господина Портоса в любое время.
– Ну, разумеется! – подхватила госпожа Лакедем. – Прошу вас, молодой человек, мы будем очень рады видеть вас в нашем доме. Я мечтаю услышать о нашем старом друге, вашем отце. Надеюсь, он в добром здравии?
Я
– Ну-с, более я вас не задерживаю, – сказал Исаак Лакедем. На губах его вновь появилась любезная улыбка, но в голосе послышались повелительные интонации. – Мне нужно сообщить еще кое-что нашему гостю. Боюсь, эти вещи скучны для женского слуха. Кроме того, дорогая, – обратился он к жене, – ты весь день чувствовала себя не очень хорошо. А вам, Рашель, давно пора быть в постели.
Обе женщины тотчас оставили нас, на прощанье еще раз поблагодарив меня. После их ухода Лакедем несколько раз прошелся передо мной, погрузившись в глубокую задумчивость. Я молча наблюдал за ним. То, что сейчас, наконец-то, будет раскрыта тайна убийства моего отца, будоражило мое воображение. Только правила приличия удерживали меня от того, чтобы поторопить моего хозяина. Но он все мерил шагами комнату, опустив голову так, словно что-то отыскивал в полу. Руки его были сцеплены за спиною, плечи по-птичьи приподняты. Так прошло не менее десяти минут. Наконец, господин Лакедем остановился и коротко взглянул на меня.
– Друг мой, – сказал он негромко, – этот рассказ касается, в основном, прошлого. Не только прошлого вашего отца, не только моего прошлого – хотя оно, как я полагаю, интересует вас в наименьшей степени. Прежде, чем начать, я хочу задать вам несколько вопросов.
Я выразил согласие кивком.
– Что вы знаете о своем происхождении – кроме, разумеется, вашей принадлежности к фамилии де Порту? Что успел рассказать вам ваш отец и мой старый друг? – с этими словами старый ростовщик пододвинул свое кресло ближе к моему и сел напротив. Взгляд его, казалось, стремился проникнуть мне в душу, и мне это не понравилось. Я не собирался разговаривать с этим человеком на столь болезненную тему, как мое происхождение, – несмотря на то, что он был старым знакомым моего несчастного отца. Но, с другой стороны, не ответив ему на вопрос, я не мог рассчитывать на его откровенность.
Господин Исаак Лакедем откинулся на спинку кресла. Видимо, мое молчание он истолковал по-своему.
– Я понимаю, что вы мне можете не доверять, – сказал он. – Это ваше право. На вашем месте я, скорее всего, тоже был бы осторожен. Хорошо. Пожалуй, я сам расскажу вам обо всем, ничего не спрашивая. Но чем меньше я буду знать о том, что именно вам известно, тем больше мне придется рассказывать. Уверены ли вы, что готовы всю ночь просидеть в этом кресле, слушая старика, излагающего давние и, возможно, малоинтересные вам истории? – последние слова господин Лакедем произнес с нескрываемой иронией.
– Я знаю, что мой отец – португальский еврей, – я произнес эту фразу напряженным, даже, как мне показалось, немного звенящим голосом. – Я знаю так же, что он хранил это в тайне. Я знаю, что пребывание во владениях испанской короны опасно для любого члена нашей семьи. Незадолго до смерти отец заклинал меня держаться подальше от Испании. Кроме того, я полагаю, что смерть моего отца каким-то образом связана с прошлым нашей семьи! – я замолчал. Щеки мои горели, хотя я и сам не знал, из-за чего: из-за стыда за низкое происхождение, или от того, что я впервые произнес все это при постороннем человеке.
– Это все? – спросил господин Лакедем, убедившись, что я не собираюсь продолжать. Его голос звучал тихо и спокойно. – Что же, вы знаете не мало... и не много. Я расскажу вам то, чего вы не знаете, но что должны знать – сейчас, когда Авраам де Порту ушел из жизни...
В это время раздался стук в дверь, и на пороге появился запыхавшийся Юго с подносом в руке. На подносе стояла бутылка светлого вина, два стакана и блюдо с печеньем.
– Поставь на столик, мой добрый Юго, – сказал господин Лакедем. – И оставь нас одних. Я хочу, чтобы нас никто не беспокоил... Впрочем, – он взглянул на стенные часы, – вряд ли кому-нибудь сейчас может понадобиться ростовщик... – подождав, пока Юго удалился, он вновь обратился ко мне: – Старина Юго и приходящий в определенные часы конюх Жак – это вся наша прислуга... Позвольте вас угостить, мой друг. Это вино мне изредка удается получать из Испании, у него вкус нашей юности... – господин Лакедем после небольшой паузы пояснил: – Говоря «нашей», я имею в виду себя и вашего почтенного отца, да будет благословенна его память и да смилуется над его душой Всевышний.
Он ловко откупорил бутылку и наполнил стаканы. Вкус вина был непривычен, а вино чрезмерно крепкое. Во всяком случае, от первого же глотка я почувствовал легкое головокружение. Мне было неприятно такое ощущение, и я отставил стакан в сторону.
– Так вот, – сказал господин Лакедем, рассеянно постукивая пальцами по бутылке. – Начну я свой рассказ с того, что назову вам его – а значит, и вашу, любезный Исаак, – истинную фамилию. Может быть, вы не знаете, но «де Порту» – фамилия, которую он принял, подавая прошение на получение письма о натурализации. Он решил, что раз уж нас всех назвали «португальскими купцами», почему не назваться просто «Португальцем»? Ваш отец был ироничным человеком. Так вы получили это имя. В действительности же его звали Авраам Пирешу. Вернее, «ду Пирешу», потому что ваш род, в действительности, был родом знатным. Сегодня это имя даже произносить опасно. Не во Франции, разумеется, – добавил он. – Я имею в виду Испанию. Ваш отец заклинал вас никогда не появляться в Испании? Он был прав. Хотя, вообще-то, имел в виду Португалию, свою родину. Но, как вы знаете, ныне Португалия стала частью Испанского королевства, и власть кровавого кастильской короны распространилась и на нее. Так вот, в Испании, особенно в бывших владениях португальского короля, это имя действительно грозит своему носителю серьезными бедами. Но, впрочем, так было не всегда. Сто двадцать лет назад, когда родился ваш прадед Дуего, имя ду Пирешу было одним из самых почтенных и уважаемых имен в Порто – тогдашней столице Португальского королевства. Пирешу занимали весьма высокое положение при дворе – министры, военачальники, королевские советники.
– Значит, мы не купцы? – живо перебил я его. – И наш род был знатным и уважаемым при королевском дворе? Но как такое могло быть, ведь мы были евреями?
– Ваш прадед, так же, как его отец и, наверное, многие предки, был католиком, – ответил господин Лакедем. – Скажите, Исаак... я хотел сказать, господин Портос... знаете ли вы, кого в Испании и Португалии обозначали словом «конверсо»?
– «Конверсо»? – я покачал головой. – Я понимаю, что означает это слово – «обращенный». Но я не знаю, кого им называли в Испании.
– Евреев, перешедших в христианство. Их называли «конверсос», – пояснил ростовщик. – Ваши предки, господин Портос, поселились в тех землях много веков назад, еще при маврах. Когда христиане изгнали мусульман, многие евреи приняли их сторону. По прошествии какого-то времени некоторые семьи перешли в христианство. Вернее сказать, им пришлось это сделать, чтобы сохранить имущество, а частенько и жизни. В наших преданиях сохранились свидетельства столь чудовищных преследований, что порою кажется – не люди творили это, а истинные звери в человеческом обличье. Так что евреи, жившие за Пиренеями, в том числе, и предки семьи ду Пирешу, стали католиками. Как вы, наверное, догадались, мои предки поступили так же. Я думаю, господин Портос, что они, наверное, были не очень хорошими евреями. И стали, конечно, не самыми ревностными христианами. Вот таких-то «старые» христиане, испанцы и португальцы, называли «конверсос». Впрочем, есть и другое название, менее приличное, но более популярное среди простого люда – марраны. То есть – свиньи... – голос Исаака Лакедема при этом звучал бесстрастно, но руки, до того спокойно лежавшие на коленях, судорожно сжались в кулаки. Впрочем, он тут же разжал пальцы и даже улыбнулся. – Нельзя отказать простым арагонским крестьянам в изрядном остроумии: назвать свиньями тех, для кого свинья – нечистое животное. Должен вам сказать, господин Портос, что многие конверсос, несмотря на перемену веры, сохраняли старые обычаи и привычки. Например, не употребляли в пищу свинину и зайчатину. Так что, марраны – не только оскорбительное, но и меткое прозвище. Действительно: кто не ест свинину? Свиньи, разумеется! – говоря все это, Исаак Лакедем посматривал на меня с выражением такой свирепой радости, что я немедленно вспомнил ростовщика из рассказа моего верного Мушкетона и подумал, что господин Лакедем вполне мог бы вырезать у несостоятельного должника фунт мяса. Впрочем, испугавшее меня выражение быстро исчезло с лица моего собеседника, он вновь стал спокойным, а его отрешенный взгляд медленно переходил с одного предмета обстановки на другой. Словно он искал какую-то опору для продолжения рассказа.