Мушкетер
Шрифт:
Близкое будущее показало, что Олегар де Монтиньи несколько ошибался насчёт простоты и выполнимости задания. Но кто же ведает судьбу?..
Глава 8,
в которой Олегу выпадает дальняя дорога и казённый дом
1
Предместье Парижа, замок Дампьер.
Мари де Роган, герцогиня де Шеврез, очень любила Дампьер. Как только муженёк привёз её сюда, она была очарована и самим замком, и садом, и всею округой. Нигде в мире герцогиня не ощущала столь полного отдохновения, как в этом месте, поневоле ставшем родным.
Разумеется, о её приезде никто не должен был знать. Даже не всем слугам было известно о возвращении хозяйки, лишь самые проверенные прислуживали герцогине, тайком занося обеды или выстиранные платья в занимаемые ею комнаты.
Вздыхая, Мари заперлась в розовом будуаре и разделась, сняв одну за другой все шесть юбок. В углу на резной подставке стояло венецианское зеркало, настолько большое, что женщина могла видеть себя в нём почти в полный рост.
Мари критически осмотрела себя, приподняла ладонями большие мягкие груди, огладила живот и бёдра, обхватила руками талию — нет, нет, она всё ещё стройна, даже живот не потерял упругость после родов. Да и то сказать, ни дня не проходит в праздности, она не привыкла рассиживаться, как плоскозадые парижские клуши. Вечно в движении, постоянно в делах.
Женщина надела ночную сорочку, накинув сверху пеньюар. Поглядела на большой поясной портрет своего первого мужа, покойного Шарля д’Альбера, герцога де Люиня. Это был совершенно заурядный человек, снискавший симпатию государя лишь добротою своей и участливостью к нему в юные годы, чем и добился высших почестей.
Главный сокольничий и коннетабль Франции, де Люинь был фаворитом Людовика. Он обладал огромным влиянием и властью, неустанно обогащаясь, пристраивая на тёпленькие местечки многочисленную родню. Это он представил жену ко двору, обучил её искусству интриги, а уж дальше Мари сама заслужила дружбу и короля, и королевы, став главной фрейлиной Анны Австрийской. Не потому ли Людовик до сих пор так мягок с нею? Она потворствовала связи Анны с Бэкингемом, хотела уложить в постель королевы братца его величества, жалкого Гастона, передавала Испании выкраденные у любовника государственные тайны, желала смерти королю и кардиналу, а за все эти преступления Людовик лишь удалял её от двора. Правда, всё дальше и дальше. Сначала сюда сослал, в Дампьер, а потом и вовсе выпроводил вон из королевства. Слава Богу, вовремя подвернулся герцог де Шеврез, охомутать Клода Лотарингского было делом несложным.
— О, Мари, Мари… — прошептала герцогиня, осматривая себя в зеркало. — Страсти тебя погубят, моя милая, уж больно ты неуёмна.
Присев на кровать, она загляделась в окно на темнеющее небо. Что грядущее ей готовит? Какие новые испытания?..
Мари улыбнулась, а потом, не выдержав, рассмеялась. Что толку вздыхать и притворяться перед собою, если она, едва подумав о будущих опасностях, ощущает сладкую истому и предвкушает удовольствие?
Жизнь — это яростный бой, в котором острый ум побеждает грубую силу, погоня сменяется преследованием, враг становится любовником, а друг предаёт. Зачем ей скучный мир? Да здравствует война!
Герцогиня распустила волосы. Улыбнулась. Мысли потекли по новому руслу.
Граф Холланд, надо полагать, уже на пути в Лондон — Бэкингем желает видеть его командиром эскадры своего флота. Дай Бог удачи им обоим. Королева по-прежнему верна ей и послушна — бедная испанка нашла родственную душу в своей главной фрейлине. Это уже много. Лорд Монтегю, душка, послал ей весточку из самой Бастилии. В тюрьме Уолтер не навсегда и лелеет месть, жаждая наказать своих обидчиков из застенков.
Мари развернула записку милорда, пробежав глазами два имени: Олегар де Монтиньи, виконт д’Арси и барон Ярицлейв. Странно зовут этих московитов…
Герцогиня задумалась — и прищёлкнула пальцами. А ведь есть и на них управа! Улыбаясь, она задула свечи и легла почивать.
2
Париж.
Сев верхом, Олег сказал:
— Заскочим домой, наверное.
— Да, — поддержал его Ярослав, — лучше отправиться всей толпой. А то потом не позвонишь — «антенки» нету! Ха-ха!
И они поскакали на Вье Коломбье. Хозяина дома не было, так что на кухне орудовали «слуги» — Пончев и Акимов.
— Собирайтесь, — приказал Сухов, — проедемся. Подышим свежим воздухом.
— Начинается… — заворчал Шурик.
— Разговорчики в строю!
— Щас мы, — примирительно сказал Виктор, — провизией только запасёмся.
Нагруженные вьючными сумками, оружием и прочими причиндалами «военных слуг», они вышли со двора как раз в тот момент, когда Быкова с Суховым окружили гвардейцы-швейцарцы.
— Ви арестованы, — изрёк самый здоровенный из них, в камзоле с золотым шитьём. — Садиться в карета!
Плотный строй швейцарцев расступился, освобождая дорогу к чёрному тюремному рыдвану, запряжённому шестёркой вороных коней.
— Что за бред? — процедил Олег, кладя ладонь на рукоять шпаги.
В тот же момент дула мушкетов уставились на них с Яром, обрывая протесты.
— Сдать оружие! — пролаял гвардеец.
Сухов медленно стащил с себя перевязь с ножнами и швырнул — безусый гвардеец ловко поймал её на ствол. Быков тоже разоружился. Заложив руки за спину и независимо посвистывая, он влез в карету. Олег последовал за ним, краем глаза выхватив мелькнувшее бледное лицо в окне.
Дверца с решёткой захлопнулась. Лязгнул засов. Сиденья в рыдване тянулись вдоль стенок. Разумеется, подушек тут не держали.
Сухов плюхнулся на дощатую лавку, отполированную многочисленными седалищами, и выругался. Не страх закрался в душу, не сумятица, а ярость вспыхнула. Она душила Олега и не находила выхода.
— Кто-то нас сдал, — вынес вердикт Яр.
— Ясно и ежу, — буркнул Сухов. — Знать бы кто! И случайно ли наш арест совпал с отъездом короля и мушкетёров?
В этот момент рыдван дёрнулся и покатился по улице.
— Интересно, куда нас упрячут, — бодро рассуждал Быков. — В Шатле или…
Многозначительное «или» повисло в воздухе, намекая на самую страшную тюрьму Парижа.
«Кто и почему?» — ломал голову Олег. Подстава это или чья-то месть? В чём их хоть обвиняют? Хотя какая, в сущности, разница? Засунут тебя в самую дальнюю темницу и забудут. Человек в застенках перестаёт быть индивидом. Он теряет не только свободу, но и личность, перестаёт быть, исчезает из мира людей, заживо гибнет в каменном мешке, отрезанный от мира. Бежать? Ага!.. Лет за двадцать проколупаешь ход — и свободен! От одной мысли тошно становится…