Мушкетер
Шрифт:
Карета между тем вывернула на Сент-Антуан. Вскоре громада Бастилии приблизилась вплотную.
— Или, — обронил Сухов.
Рыдван свернул на мост, переброшенный через глубокий, в четыре туаза глубиной ров, въехал под мощные высокие ворота, увенчанные тремя скульптурами. За ними опадал вглубь ещё один ров, края которого смыкал подъёмный мост, и повозка вкатилась под тёмную низкую арку, выложенную в недрах крепостной башни. Выкатилась она во двор, где всегда было сумрачно — почти глухие стены из тёмного камня окружали его, скрывая в своей толще ужасные подземелья, куда несчастные узники попадали без надежды выйти на волю.
Проехав третьи по счёту ворота, рыдван оказался во дворе побольше размером. В глубине его возвышался дом коменданта, не похожий на угрюмую тюремную постройку. На стене здания были установлены часы, удерживаемые с боков двумя изваяниями — цветущего мужчины и немощного старца. Оба были закованы за шею, ноги и пояс, концы их цепей обрамляли циферблат и свивались спереди в огромную гирлянду.
Карета остановилась, и тут же послышался окрик:
— Выходить!
Первым вышел Олег, за ним последовал Ярик.
— Сюда, — показал гвардеец на вход в башню.
— В комнату забвения, служивый? — усмехнулся Сухов. — В ублиетку?
— В «комнату последнего слова», — проворчал швейцарец.
Олег неторопливо пошагал, куда было сказано, соображая, как ему быть. Что-что, а изъявлять покорность он не собирался.
— А что это такое — ублиетка? — поинтересовался Быков.
— Где-то тут, в башне Свободы, по-моему, была… тьфу ты — есть такая ублиетка. Узника приводят в светлую комнату, уставленную цветами, с ним мило беседуют, и он начинает надеяться на помилование, а пол под ним — оп! — и проваливается. И падает лошара прямо на колесо, утыканное острыми ножиками или копьями. Его быстренько шинкуют — и готов корм для крыс.
— Ну ты меня успокоил, — пробурчал Яр.
Обоих ввели в тёмную комнату, где горел одинокий масляный фонарь. Тусклого света хватало лишь на то, чтобы выхватывать из тьмы кинжалы, пики, шпаги и цепи, развешанные по стенам. Олег оценивающе глянул на эту устрашающую коллекцию и лишь потом рассмотрел бледное лицо человека, сидевшего за большим столом, перед которым остановились арестованные.
— Приветствую вас в нашем чистилище, — донёсся гулкий голос. — Я комендант Бастильского замка Леклерк дю Трамбле.
— Потрудитесь объяснить, комендант, — холодно сказал Сухов, — по какому праву нас арестовали?
— Праву? — насмешливо улыбнулся Леклерк, поднимая брови. — При чём тут право, шевалье? Вы арестованы по приказу короля.
— Не говорите ерунды!
Комендант пожал плечами и приблизил к свету небольшую бумажку.
— «Господин дю Трамбле, — зачитал он, — пишу вам, чтобы сообщить о помещении в мой замок Бастилию ниженазванных Виконта д’Арси и барона Ярицлейва и их содержании там до моего нового приказа. На сем прошу Господа Бога, чтобы вас, господин дю Трамбле, свято хранил. Писано в Лувре августа 28-го, году 1627-го. Людовик».
— Чушь полнейшая! — резко сказал Олег. — Король не мог отдать такой приказ по причинам, известным лишь нам и его величеству.
— Тем не менее он его отдал.
Сухов не стал спорить. Он метнулся к стене и ухватился за шпагу. Выдрать её из хитрых зацепов не удалось, а вот кинжал, хоть и со скрежетом, стронулся с места.
Дю Трамбле глухо вскрикнул, но в следующее мгновенье засипел, ухваченный за горло крепким локтем Быкова. Олег приблизился к коменданту и приставил лезвие к его шее.
— Господин дю Трамбле, — ласково заговорил Сухов, — прошу внимательно меня выслушать. Вероятно, мы с другом пали жертвой заговора, но прошу учесть — этот заговор направлен против короля! Хотите и далее потворствовать цареубийцам? Валяйте! Но в таком случае я не дам за вашу жизнь и будущность даже ломаного денье. Сейчас я открою вам тайну, о которой следовало бы умолчать, но у нас не тот случай. Так слушайте же. Этим утром, не более часа назад, я лично получил приказ его высокопреосвященства… мм… не стану разглашать детали. Скажу лишь, что мне велено было споспешествовать вящей славе Франции и лично его величества. Насколько я понимаю, сюда вас поставил комендантом тот же монсеньор. Желаете сменить свой дом на подземелье тремя туазами ниже? Ради бога!
— Чего вы хотите? — прохрипел Леклерк.
— Камера для нас уже приготовлена?
— Да…
— Где?
— На втором этаже… Графской башни…
— Сейчас, любезный господин дю Трамбле, мы все трое пройдём в означенное помещение, посидим, поболтаем о том о сём. Но прежде вы пошлёте надёжного человека к кардиналу Ришелье — пусть ваш посланец известит его высокопреосвященство о случившемся с нами недоразумении. И молитесь, чтобы ваш человек в самом деле был верен вам! Иначе погибнем мы все, но первым умрёте вы — от моего ножа. Вы всё уяснили?
— Д-да…
— Тогда пошли, прогуляемся…
Выйдя в светлый коридор, Сухов сразу увидел давешнего швейцарца. Тот сначала не понял, что происходит, а когда до него дошло, он выпучил глаза.
— Господин комендант… — выдавил он.
— Молчи, Эрве, — сказал Леклерк, задирая голову повыше, чтобы не касаться горлом острой стали. — Немедленно отправляйся к его высокопреосвященству кардиналу Ришелье…
— Я?!
— Ты! — взвизгнул комендант и скороговоркой передал гвардейцу самую суть поручения.
Эрве тотчас умчался, грохоча сапогами, а два мушкетёра чинно проследовали в отведённую им камеру, ведя с собой «гостеприимного» хозяина, коменданта Бастилии. Десяток тюремщиков и гвардейцев растерянно переглядывались, не решаясь вызволить Леклерка. Как ни быстра пуля, выпущенная из мушкета, а нож успеет-таки сделать своё кровавое дело.
По винтовой лестнице Олег поднялся на второй этаж Графской башни, миновал караулку, отворил по очереди три двери и ввёл заложника в камеру, где имелось всего одно маленькое окошко с тремя решётками, отчего свежий воздух почти не попадал в узилище. Меблировка тут была чисто тюремного образца — крепко сколоченная кровать, стол и два стула.