Муссон
Шрифт:
— Ты видел самого Джангири или одного из его подчиненных?
— Я видел его самого. Он только что вернулся из тяжелого боя с кораблем неверных. Его собственный корабль стоит в гавани, и он сильно поврежден…
Вазари неожиданно замолчал: до него только что дошло, что он стоит на палубе того самого корабля неверных, о котором говорит. На его лице появилось хитрое выражение.
— Джангири не говорил тебе, что в бою взял неверных в плен? — спросил Хэл.
Вазари отрицательно покачал головой.
— Он не хвастал перед
Хэл старался задать этот вопрос небрежно, но увидел на лице Вазари неожиданно вспыхнувший интерес. Впрочем, Вазари, умудренный опытом купец, тут же его скрыл.
— Я старик, и память мне изменяет, — сказал он. — Возможно, какой-нибудь добрый милосердный поступок освежит ее.
— Например? — спросил Хэл.
— Вот если бы ты, господин, разрешил мне и моему кораблю беспрепятственно продолжить путь… Такой добрый поступок будет навсегда занесен в золотую книгу против твоего имени.
— Один добрый поступок стоит другого, — заметил Хэл. — Прояви доброту ко мне, Вазари, и, возможно, я буду добр с тобой. Когда ты был с Джангири, известным также как аль-Ауф, ты слышал о франкском ребенке?
Араб нерешительно потянул себя за бороду, потом сказал:
— Да, теперь я кое-что припоминаю.
— Что ты припоминаешь? — спросил Хэл, невольно коснувшись рукояти кинжала на поясе.
От араба не ускользнул этот жест.
— А вот что: два дня назад Джангири предложил мне купить раба, франкского мальчика, но такого, который говорит на языке пророка.
— Почему ты его не купил?
Хэл наклонился к Вазари так близко, что ощутил запах его последней трапезы — сушеной на солнце рыбы.
Вазари рассмеялся.
— Цена была лакх рупий. — Он удивленно повторил: — Лакх рупий за одного мальчика-раба.
— Это выкуп за принца, а не за раба, — согласился Хэл. — Ты видел мальчика?
— Ценой в один лакх? — Вазари удивился. — Джангари сказал, что сначала я должен показать золото, потом увижу мальчика. Я бедный человек и так и ответил Джангири. Где я возьму лакх рупий?
— Почему он запросил такую цену? — настаивал Хэл.
— Он сказал, что это ребенок из пророчества Теймтейма, — ответил Вазари.
— Я не знаю такого пророчества.
— Святой предсказал, что из моря придет ребенок с волосами необычного цвета.
— Какого цвета?
— Рыжего, — сказал Вазари. — Рыжего, как голова пророка. Джангири сказал, что у этого ребенка волосы цвета заката.
Хэл почувствовал, как дрогнуло сердце; его надежды ожили. Он отвернулся, чтобы Вазари не видел его лица, и отошел к борту. Стоял он там долго, позволяя ветру шевелить темные волосы. Потом обеими руками пригладил их и снова повернулся к Вазари.
— Ты был поистине добр, — сказал он и с улыбкой повернулся к Неду Тайлеру. — Отвезите этого человека и его экипаж на дау. Пусть плывут своей
Нед удивился.
— Отпустить их? Прошу прощения, капитан, но как же украденный шелк?
— Пусть оставят себе. — Хэл громко рассмеялся, и все, кто это услышал, удивленно уставились на него. Много дней они не слышали смеха капитана.
— Это небольшое вознаграждение за то, что он мне дал.
— А что он дал вам, капитан? — спросил Нед. — Хотя, конечно, это не мое дело.
— Надежду! — ответил Хэл. — Он дал мне надежду.
Ночью баркас обогнул южную оконечность Флор-де-ла-Мар. Луна не взойдет еще час, и вокруг очень темно. О приближении берега Хэл мог судить только по фосфоресцирующей полоске прибоя. Хотя парус был выкрашен в черный цвет, он убрал его, чтобы корабль труднее было обнаружить с берега.
Днем „Серафим“ оставался за горизонтом — из боязни насторожить аль-Ауфа. Он подошел, чтобы спустить баркас, только после захода солнца и теперь ждал в двух милях от берега. Хэл договорился с Недом Тайлером о сигналах ракетами. Если попадут в трудное положение, „Серафим“ подойдет и заберет их.
Пока они не встретили никаких трудностей. Южная оконечность острова казалась пустынной, хотя, когда плыли мимо северного конца, видели там дрожащие огни ламп и кухонных костров.
Если данные отца точны, Хэл должен был найти за южной оконечностью острова укрытую бухту и сейчас вел туда баркас. На баркасе двадцать человек, но Хэл собирался взять с собой на берег немногих. Он и не думал нападать на крепость и на корабли, стоящие в гавани. Это лишь разведка, чтобы оценить силы мусульманских корсаров и попытаться определить, где держат Дориана. Хэл надеялся высадиться на берег и потом снова уйти на корабль, не встревожив гарнизон и не выдавая своего появления.
Он услышал плеск лота, затем шепот с носа:
— Глубина четыре!
Измерения проводил сам Большой Дэниел, никому не доверивший эту жизненно важную задачу. Дно резко поднималось. Большая волна прошла под баркасом, высоко подняв его, и Хэл пожалел, что впереди почти ничего не видно. Прибой шумел совсем близко.
— Приготовиться, парни! — негромко сказал Хэл гребцам и, как только почувствовал, что корма приподнимается на следующей волне, приказал: — Налегай!
Баркас поймал волну и полетел вперед на ее гребне. Легкими движениями руля Хэл держал его на волне. Гребень волны кипел вокруг, баркас двигался вперед по неспокойной воде, пока его дно неожиданно не коснулось песка.
Три человека одновременно прыгнули за борт, оказавшись по пояс в воде, и, держа над головой пистолеты, направились к берегу. Большой Дэниел отвел баркас на более глубокое место, дожидаться их возвращения.
Трое остановились у верхней кромки прилива.
— Аболи, оставь здесь ракеты, — сказал Хэл, и Аболи опустил тяжелый сверток, укутанный в парусину.