Мутант
Шрифт:
— Нас самих. Мы — homo superior. Когда наша раса сбросит с себя иго рабства обычных людей, мы сможем отправиться к звездам, стоит нам только захотеть этого!
— Рабства? Я смотрю на это иначе.
— Ты-то нет. Ты привык к кашке, которой тебя кормят эти трусы. Это нелогично. Это неверно и неестественно. Когда возникает новая раса, она должна править.
— Помнишь те прежние суды Линча? — спросил Бартон.
— Конечно, — кивнул Варган. — У людей есть единственное преимущество перед нами: численность. И они организованы. Весь фокус в том, чтобы разрушить эту организацию. На чем она основана?
— На общении.
— Которое опирается на технику. Весь мир — это ритмично работающая машина с человечеством
— И вы можете это сделать? — засмеялся Бартон.
И снова огонь фанатизма вспыхнул в мозгу Смита.
«Сотня… тысяча обыкновенных людей… не стоят одного из нас!»
— Ладно, — трезво сказал Варган, — десять человек могут линчевать Болди, если они не дезорганизованы и не находятся в условиях социального хаоса. И именно это должны сделать мы. Полный социальный хаос. Наша цель полное разорение. Когда люди потерпят крах, мы возьмем верх.
— Сколько это займет времени? Миллион лет?
— Могло бы, — сказал Варган, — если бы не были телепатами, и если бы у нас не было тайного диапазона. Здесь, правда, потребуется время для освоения, но этому может научиться практически любой Болди. Но мы осторожны; среди нас не будет предателей. Да и откуда им взяться?
Они не могли появиться. Мысль сомнения, предательства могла быть прочитана. Это будет абсолютно защищенная организация.
Варган кивнул.
— Ты понимаешь? Тысячи Болди, в тайне готовящих катастрофу, саботирующих, где нужно — убивающих, и всегда, всегда находящихся вне подозрения.
— Что ж, на этот счет у вас есть интуиция, — сказал Бартон. — Даже эта тень может оказаться роковой.
— Я знаю это. — (Гнев.) — Люди терпят нас, пусть. Пусть. Придет время, и мы займем место, которое принадлежит нам по праву.
— Со временем мы так или иначе его займем. Кроме того, мы — незванные гости в мире обычных людей. Люди признали нас. И в конце концов мы получим их полное доверие и понимание.
— И — навечно — жизнь на терпении, беспомощным меньшинством? Поедая крохи, которые наши «меньшие братья» соизволят бросить нам — если мы оближем их ботинки?
— И многие Болди недовольны?
— Достаточно.
— Они были бы недовольны даже в раю. Подавляющее большинство приспособилось. Я получил работу, которую хотел…
— Неужели? И тебя никогда не раздражало то, как люди смотрели на тебя, когда узнавали, что ты — Болди?
— Абсолютное счастье — вещь невозможная. Конечно, мир Болди будет в некотором смысле более приятен, но от этого не уйдешь. И полно миров, которые в конце концов станут достижимыми. Например Венера.
— Поэтому мы сидим и ждем межпланетных путешествий, — передразнил его Варган. — И что тогда? И появятся лозунги. Земля — для людей. Никаких Болди на Венере. Ты глупец. Тебе никогда не приходило в голову, что Болди — новая раса? — Он взглянул на Бартона. — Я вижу, что приходило. Каждый из нас думает об одном и том же. Но нас приучили подавлять свои мысли. Слушай. Какое испытание может быть для новой расы? Она должна быть способна преобладать. И мы можем; у нас есть сила, которую не в состоянии постичь ни один обычный человек. Мы словно боги, играющие людей — из-за того, что это приятно людям.
— Мы не боги.
— По сравнению с людьми — мы боги. Неужели ты доволен, когда воспитываешь своих детей в страхе, учишь их никогда не нападать на своих низших собратьев, заставляя их носить… парики? — Рука Варгана метнулась к голове, пальцы судорожно сжались. — Это клеймо нашей трусости. День, когда мы сможем ходить без волос в мире безволосых — тогда мы вступим в права как наследники. Хорошо. Спроси себя — можешь ли ты сказать, что я неправ?
— Нет, — сказал Бартон. — Может быть, ты и прав. Но ты — жалкий одиночка; риск слишком велик. Раз уж ты заговорил о детях, то мог бы добавить постскриптум насчет линчеваний. Это не так приятно. Может, ты и выкрутишься, но полной уверенности у тебя нет. А это чистое сумасшествие. Ты не признаешь аргументы, которые могут поколебать ваш план. Если возникнет хотя бы шепот об этом, то любой Болди — в парике он или без него, будет уничтожен. Люди не согласятся на меньшее ради своего спасения. И я не могу винить их. Я допускаю, что вы следуете логике — в некоторой степени. И вы опасны, поскольку у вас есть тайный телепатический диапазон. Но вы — параноики, а это значит, что вы слепы. В целом, мы получаем то, что хотим, и из-за того, что несколько параноиков-Болди недовольны, вы провозглашаете себя спасителями расы. Если бы ваша идея смогла распространиться…
— Она нашла бы плодородную почву, не так ли?
— Недовольных среди Болди хватает, — согласился Бартон. — Я тоже мог бы оказаться одним из них, если бы не нашел свой путь в жизни.
Он немного засомневался. Его работа в джунглях была захватывающей, но каково было бы вернуться с нее в культуру, полностью принадлежащую Болди? В мир, свою принадлежность к которому он ощущал как никто другой из телепатов — сейчас и всегда?
Бартон отвернулся от миража. И тотчас предупреждающая мысль Мелиссы настойчиво прорвалась в его мозг, быстрее, чем вскрик; и Бартон отреагировал столь же быстро, он вскочил на ноги и, защищаясь, поднял стул. Он не уловил команды Варгана; она была передана в тайном диапазоне, но брошенный Смитом нож лязгнул по пластиковому сидению стула и отскочил к одной из стен.
Варган будет атаковать, пока Смит вернет себе оружие.
Мелисса боялась; она отпрянула от мысли о насилии и необузданно вздымающихся в комнате чувств, но ее мысль непреклонно стучалась в сознание Бартона. Он рванулся к упавшему кинжалу в тот момент, когда к нему подбежал Варган. Теперь они оба были на обычном телепатическом диапазоне, но с некоторой разницей.
От одного человека Бартон мог обороняться. Или от двух людей, действующих вместе. Но это было предусмотрено. Смит дрался независимо, как и Варган. Два потока мыслей обрушивались на мозг Бартона. Варган сосредоточился на дуэли: влево, вправо, ложный выпад, еще один. Бартон был достаточно натренирован, чтобы противостоять одному противнику, но сейчас Смит поднял брошенный стул и приближался, держа его в руке. Выставить стул вперед и вниз… нет, вверх… нет…
При маневрировании всегда есть два варианта мысли — преобладающий и рецессивный. И только один из них истинный. Но Варган и Смит пытались действовать полностью импульсивно, нарочно замутняя свое сознание, чтобы сбить Бартона с толку. Это у них получалось. И они часто переходили на тайный диапазон, так что мысли-предупреждения Мелиссы добавляли неразберихи.
Теперь Смит снова завладел своим кинжалом. С грохотом опрокинулся стол. Роковая мысль Бартона о том, что его противники естественно будут действовать вместе, привела к тому, что лезвие вражеского кинжала проткнуло его рукав, и из глубокого пореза потекла кровь. В джунглях, где все решают эмоции, страсть, инстинкт, Бартон бывал столь же обескуражен, но тогда ему на помощь приходила мощь его разума. Здесь же его противниками были не безмозглые звери, а очень умные хищники.
Тяжелый удушливый привкус крови во рту вызывал тошноту. Собранный, настороженный Бартон продолжал отступать, не желая оказаться зажатым между двумя врагами. Внезапно Мелисса крикнула: «Бросок!» — и Варган со Смитом одновременно бросились на него; лезвия их кинжалов сверкали сквозь кровавые пятна.
«Сердце — ключица — удар сверху — финт…»
Вихрь запутанных и бессмысленно яростных мыслей захватил его. Он повернулся лицом к Смиту, понял свою ошибку, но увернуться не успел. Кинжал Варгана вонзился в его левый бицепс. И этот удар означал, что Бартон проиграл; он не мог противостоять двум параноикам.