Музей как лицо эпохи. Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «Знание – сила»
Шрифт:
Наше «расследование» посвящено не столь громкой теме. Поэтому и последствия скромнее: там – таинственная смерть наследника престола, давшая повод к лихолетьям Смуты, здесь… ну, скажем, окончательно и бесповоротно проигранная война.
Вот сюжет нашей истории. В 1632 году вспыхнула война с Речью Посполитой за Смоленск, который отошел к польской короне по Деулинскому перемирию 1618 года. Русские войска под предводительством боярина Михаила Борисовича Шеина осадили город. Осада шла вяло и неудачно. К тому же летом 1633 года на помощь гарнизону поспешил только что избранный польским королем Владислав I V. Получилось что-то вроде слоеного пирога, где «начинкой» был Шеин. Положение царских полков
Но здесь начинается самое интересное. Так ли это было? Действительно ли была измена и подобное обвинение справедливо? Или же это – убийство? Сомнения проскальзывают тотчас после казни в противоречивых и странных слухах, в рассуждениях «последнего летописца» Татищева. Согласно этим слухам, виновниками смерти Шеина были некие «корыстные злодеи», и дело не так просто, как кажется поначалу. Словом, повод для «расследования» есть.
Тем более что за внешней, детективной стороной дела боярина Шеина вырисовывается нечто более важное – отголоски политической борьбы в России XVII века.
Михаил Борисович Шеин принадлежал к старомосковскому боярскому роду. В середине XVI века трое Шеиных сидели в Думе боярами. Затем для них наступает черная полоса, и один за другим они сходят с политической сцены. К концу столетия остается лишь один, тогда еще малолетний сын окольничего Бориса Васильевича Шеина, наш герой – Михаил Шеин. Происхождение позволяло ему если и не быть на первых ролях, то уж, конечно, не затеряться среди придворных и московских чинов. Однако нашего героя угораздило родиться в переломную эпоху, открывающую перед людьми куда менее знатными и родовитыми головокружительные возможности.
Выдвижение Михаила Шеина начинается с появлением в Московских пределах первого самозванца. В бою под Добрыничами 20 января 1605 года он сумел отличиться, и с известием о победе был направлен в Москву. Из Москвы, уже в чине окольничего, Шеин отправляется воеводой в Новгород-Северский. Город этот занимал важное положение, и подобное назначение свидетельствовало, что молодому окольничему доверяли и считали удачливым военачальником. Со временем с репутацией преданного и распорядительного воеводы Шеин двинется вверх по служебной лестнице.
Движение это будет необычайно скорым. В 1607 году, успев заручиться поддержкой Василия Шуйского, Шеин получает боярское звание. Затем следует назначение воеводой в Смоленск.
А Смоленск – один из крупнейших городов Московского государства. И значение его определялось не только размахом торговли и ремесла, а размах, надо сказать, был огромный. Первейшую роль играло его стратегическое положение. Смоленск в те времена – ключ-город к Москве. И не случайно такой умный и проницательный политик, как Борис Годунов, задумал в конце XVI века опоясать город каменной стеной. Строительство шло необычайно быстро, даже ночью. Кроме того, было запрещено возводить где-либо частные каменные постройки – совсем как при Петре I, который ради своего любимого «парадиза» на болотах – С.-Петербурга – прекратил каменное строительство во всем государстве! Вот на такой ответственный и нелегкий пост был назначен Шеин.
Для Шеина это стало ясно очень скоро. Осенью 1609 года польский король Сигизмунд III осадил Смоленск. Королевская армия не отличалась многочисленностью и не могла похвастаться сильной артиллерией. Впрочем, это обстоятельство не особенно беспокоило Сигизмунда. Он был уверен, что до серьезного столкновения дело не дойдет. «Стоит только обнажить саблю, чтобы кончить войну», – заверял король своих сторонников.
В этом заявлении было не одно только хвастовство – резкое падение силы и авторитета центральной власти пагубно отразилось на боеспособности русского войска. Общая усталость от смутного лихолетья и «расцаревщины» и социальная вражда расшатывали стойкость дворянского ополчения гораздо больше, чем сила интервентов. Но в отношении Смоленска польский король крупно просчитался: «все помереть, а литовскому королю и его панам… не поклонитьца». Такое решение приняли его жители. Со своим воеводой во главе смоличане отбивают все приступы неприятеля.
Однако положение осажденных с каждым днем становится все тяжелее. Сохранились письма дворянских жен, их основной мотив – «одва чють живы». И это пишут помещицы, имевшие осадные дворы и кое-какой припас в них! А что приходилось переносить «молодшим» посадским людям, пришлым крестьянам! То были все мизансцены огромной «народной драмы», по словам А. Пушкина, под названием Смута!
Изменилась не в пользу Смоленска и общая обстановка в стране. 24 июня под Клушиным войска Шуйского терпят сокрушительное поражение, и именно оно предопределяет дальнейшую судьбу незадачливого царя. Низведенный с престола и постриженный в монахи, он до конца выпьет горькую чашу позора – в 1611 году его провезут по улицам Варшавы, приветствовавшей триумф польского гетмана Жолкевского… Кстати, среди трофеев окажется и пленный к этому времени Шеин.
Сменившая Шуйского «семибоярщина» заключила в августе 1610 года договор с гетманом Жолкевским об избрании на русский престол сына Сигизмунда III, королевича Владислава. В итоге все становилось с ног на голову: сопротивление королю превращалось в государственное преступление, а бесконечные уступки и предательство – в политическую добродетель.
Но Смоленск по-прежнему оставался неодолимым препятствием на пути королевских войск. Даже прибывшая в конце мая из Риги осадная артиллерия не поколебала решимости его защитников. Правда, между сторонами возобновились переговоры, однако Шеин упорствовал и не собирался отдавать город королю. При этом на него сильно давило дворянство. Его смущали не только факт признания королевича Владислава русским царем, но и раздача Сигизмундом III въездных грамот на их поместья переметнувшимся изменникам.
Шеин остался глух к беспокойству помещиков, чем вызвал сначала недовольство, а потом – лютую ненависть к своей персоне. В дворянской среде его даже сравнивали с Иваном Болотниковым: «Воцарился де Михайла Борисович ныне в Смоленске так же, что Болотников в Туле, и Болотников де смерти на себя дождался ж, а Михайла де Борисович того не ведает, что над ним в Смоленске будет». Аналогия с Болотниковым, конечно, чисто поверхностная – помещикам просто невмоготу стало сидеть в осаде, «за мужика битца», и уж тем более запаздывать к королевской раздаче имений. Но вот угрозы в адрес воеводы были отнюдь не пустыми. В среде дворян зрел заговор: «Мы деи Шеина, зграбя, выдадим за стену, будет деи в Польше с Шуйским».
Чем можно объяснить «крепкостояние» Шеина?
Трудно ответить однозначно. Без всякого сомнения, большое значение имел патриотизм смоленского воеводы. Недаром в знаменитых письмах, которыми обменивались города в период создания первого ополчения, его сравнивали с патриархом Гермогеном, уморенным «гладом» за свое «крепкостояние» Сигизмунду III: «А тем и утешаются (русские люди – Авт.) Божьим милосердием, что дал Бог за православную веру крепкого стоятеля, святейшего Ермогена, патриарха Московского и всеа России, а в Смоленску архиепископа да премудрого боярина Михаила Борисовича».