Музей моих тайн
Шрифт:
Отправив эту телеграмму, она вдруг вспомнила другую — ту, в которой им сообщили о смерти Альберта, и стала беспокоиться, что при виде новой телеграммы Нелл станет плохо, но к тому времени дело было уже не поправить, да и вообще у Лилиан появились другие заботы. Она согласилась выйти замуж за саскачеванского фермера, красивого вдовца. Он приехал в Ванкувер на свадьбу друга и зашел на почту за маркой, чтобы отправить открытку домой, матери, на ферму.
— Она никогда не получает писем, — робко объяснил он. — Никто из ее знакомых никогда не уезжает. Она и сама не бывала дальше Саскатуна.
— Саскатуна? — повторила Лилиан, и у них завязался разговор, и они болтали, пока начальник Лилиан не подошел
— Миссис Валентайн, мне хотелось бы напомнить вам, что вы получаете жалованье не за болтовню.
Лилиан пришлось изо всех сил втягивать щеки, чтобы не расхохотаться, а красивый фермер приподнял шляпу и ушел прочь от очереди, которая уже успела выстроиться к окошечку Лилиан.
Когда Лилиан уходила домой — ранним вечером, — улицы были скользкие и блестящие от дождя, а фонари горели желтым светом, навевая меланхолию, которая всегда сопутствует дождю и темноте. Лилиан только начала раскрывать зонтик, борясь с ветром, как из темноты выступил саскачеванский фермер, опять очень вежливо приподнял шляпу и попросил разрешения проводить ее домой. Лилиан положила узкую ладонь на его мощную руку и подняла зонтик, прикрывая их обоих от дождя (фермер был очень высокий), и он проводил Лилиан до пансиона, где она жила и где хозяйка, миссис Райцевич, присматривала за Эдмундом после школы. К тому времени Лилиан уже знала, как зовут фермера, и сказала:
— Эдмунд, это мистер Доннер.
Пит Доннер присел на корточки и сказал:
— Привет, Эдмунд, можешь называть меня Питом.
Но Эдмунд почти не называл его так, а стал называть папой едва ли не с первого дня после того, как Лилиан вышла за мистера Доннера замуж.
Пита Доннера ужасно удивляло, как быстро его новая жена привыкла к жизни на ферме: ее не испугала даже первая, очень суровая зима, а летом она вставала на рассвете, кормила кур, доила корову и напевала, готовя завтрак Питу и его батракам, Йозефу и Клаусу, которые жили в большой хижине за огородом. Железная дорога проходила прямо через владения Доннера, и на следующее лето он раза два находил Лилиан у путей — она смотрела на огромные товарные составы с зерном, что тянутся через всю прерию бесконечной цепочкой вагонов. В глубине души он беспокоился, что жена вдруг опять снимется и уедет, — так задумчиво она глядела на проходящие поезда. Летними вечерами они сидели на крыльце большого, обшитого доской дома, под летней луной, похожей на пухлую тыкву, какие мать Пита растила на огороде, и Лилиан рассказывала Питу про Рейчел и Нелл, и про отца Эдмунда, и про то, почему она сохранила его имя в тайне. Тогда Пит Доннер начал бояться — Лилиан казалась ему очень сильной, и хотя, судя по ее рассказам об Англии, ее ничто туда не тянуло, он все равно спросил, и она громко расхохоталась и сказала:
— Не говори глупостей.
Следующей зимой, когда ей было тридцать шесть лет, она родила сына, которого назвали Натаном — в честь отца Пита Доннера.
Натан был совсем не похож на единоутробного брата — единственной общей чертой у них была пухлая, как у девочки, нижняя губа. Такая была у Ады, а до того — у ее матери. Мальчики очень дружили и, когда Эдмунд был помоложе, все время говорили о том, что когда-нибудь будут вместе работать на ферме. Но потом Эдмунд уехал в Торонто, изучать английский язык в университете, и Натан боялся, что Эдмунд останется в городе. Когда семье сообщили, что Эдмунд не вернулся из боя, Натан несколько недель был не в себе, потому что не мог представить себе будущее без Эдмунда.
Но будущее все равно настало своим чередом, и Натан вырос и женился, и у него появилось двое детей. Старшая, Элисон, выучилась на юриста и переехала в Оттаву, работать на правительство. Вскоре после ее отъезда Натан погиб от несчастного случая на
Шел 1965 год. К тому времени Лилиан перебралась из большого дома в старую хижину Клауса и Йозефа, которую Энди заново обустроил для нее. Лилиан говорила, что ждет смерти, но до смерти ей было еще далеко — если совсем точно, десять лет, за которые артрит искривил ее и согнул в неуклюжую и неудобную позу.
Тина, жена Энди, часто приходила вечерами посидеть с Лилиан. Тина родила трех мальчиков, одного за другим. Старшего, Эдди, назвали в честь Эдмунда, потом были близнецы, Нат и Сэм, а сейчас она ждала четвертого. Она шутила, что приходит к Лилиан, только чтоб укрыться от шумных мальчишек, хотя обе знали, что это неправда. Лилиан любила Тину больше всех на свете — Тина была очень красивая, с ясными глазами, фигурой как у статуэтки и светлыми волосами, которые она обычно стягивала в хвостик, так что проступал четкий и сильный костяк лица. Летом Тина вся покрывалась веснушками, словно ее побрызгали золотой краской, но зимой у нее кожа была белая, как молоко; Тина так бурлила энергией, что та как будто переливалась через край и немножко ее оставалось в хижине, когда Тина убегала обратно в дом. Лилиан казалось, что у Тины, как когда-то у Альберта, внутри больше света, чем у обычных людей.
Как-то весенним утром, когда Тина уже дохаживала четвертую, и последнюю свою беременность, она выглянула из окна кухни и увидела, что из хижины идет дым. Она крикнула матери Энди, которая жила с ними, чтобы та присмотрела за мальчиками, и, тяжело переваливаясь, побежала к хижине, но, добежав, увидела, что Лилиан у двери жжет на жаровне бумаги из картонного ящика, стоящего рядом. Обугленный обрывок взлетел с огня и приземлился у ног Тины. Она прочитала: «Я собиралась написать, но…» — все остальное сгорело.
— Я решила прибраться перед смертью, — бодро прокричала Лилиан.
— Надеюсь, ты подождешь помирать, хотя бы покуда ребенок не родится, — неодобрительно сказала Тина, но Лилиан только засмеялась:
— Не загадывай!
Она подкинула в жаровню еще бумаг, улыбнулась на резком весеннем солнце и сказала:
— Я и так уже слишком долго прожила. Когда я умру, то попаду туда, где мои дети, а любая мать только того и хочет, чтоб быть со своими детьми.
— Но не все время, — засмеялась Тина.
Когда Лилиан закончила, они вошли в хижину, и Тина сделала им обеим какао.
— Я хочу тебе кое-что дать.
Лилиан достала фотографию, которая всегда стояла у нее на комоде в красивой серебряной рамке, и вложила в руки Тины Доннер. Тину всегда волновала эта фотография, пронзительный портрет умерших брата и сестры: у Тины был брат, который погиб от несчастного случая в детстве. Получив фотографию, Тина едва удержалась от слез — не только потому, что ей было грустно глядеть на умерших детей, но и потому, что, значит, Лилиан в самом деле собралась умирать.
Уходя, Тина погладила себя по животу:
— Я знаю, это опять будет мальчишка, — мне просто не судьба иметь девочек. Как бы мне его назвать?
Лилиан подумала и сказала:
— Может, назвать его в честь отца Эдмунда?
На похоронах Тина Доннер выплакала все глаза, и люди говорили, что очень трогательно видеть такую привязанность молодой женщины к старухе. Хотя это говорили в основном старухи.
— Я ее по-настоящему любила, — сказала Тина, качая головой, и Энди Доннер обнял ее и сказал: