Музей моих тайн
Шрифт:
Тетя Элиза говорит громко и бодро, не подозревая, что мать невесты, внушительная женщина по имени Беатриса — в ней что-то есть от сороптимистки [56] и от борца сумо, — находится в радиусе слышимости. Джордж видит ее приближающийся массивный корпус и прикладывает заметные усилия, чтобы прийти в себя.
— Алле-оп, — говорит он, пытаясь прибегнуть к дипломатии (и терпя сокрушительную неудачу). — Теща идет.
Из этого положения Джорджа спасает Тед, настойчиво сигналя ему от двери. Я подбираю с пола распавшиеся останки волована, извиняюсь и ухожу. В животе раздаются угрожающие звуки, так что я направляюсь обратно
56
«Сороптимист интернешнл» — международная женская добровольная организация, основанная в 1921 г. в США. Название происходит от лат. sorores optimae — «лучшие сестры». Члены организации борются за соблюдение прав человека и равноправие женщин по всему миру.
— От Бибы, — трагически вздыхает она.
— Наверно, лучше салфеткой. — Я увожу ее прочь из людного центра зала на тонконогие стулья позади стола, на котором высится свадебный торт.
Кроме торта, стол украшен букетом невесты, букетиками подружек невесты и различными талисманами в виде черных кошек, серебряных подков и пучков белого вереска. Свадебный торт Сандры — жалкий холмик из двух слоев. У меня на свадьбе будет выситься пятислойный Монблан рельефного сахарного снега из кондитерской Терри.
Мы сидим, подпирая стену, в бальном зале, смотрим, как прохаживаются парадом остальные гости, и шепчемся, обмениваясь тайнами. Тайна Люси-Вайды оказывается не очень приятной (это еще слабо сказано).
— Я залетела, вот чё, — выпаливает она, глядя невидящими глазами на свадебный торт, который у меня на глазах растет и приобретает символическое значение: по мере того как Люси-Вайда продолжает свой рассказ, становится ясно, что ей не дождаться сладостного завершения из марципана и глазури. — А он, конеш, оказался женатый, как же еще, — продолжает она.
Страсть и обида все еще горят в глазах с потеками макияжа. Люси-Вайда тяжело вздыхает и обмякает на неудобном стуле. Она очень бледна, а губы бескровные, как у голодного вампира. Может, ее и в самом деле назвали в честь Люси Харкер. Впрочем, может быть, это у нее макияж такой, под бледность. Или это из-за ее положения. Она глядит себе на живот и качает головой, словно не веря своим глазам.
— А я теперь с кузовком! — И через несколько минут сосредоточенных размышлений добавляет: — Папка меня убьет.
— Не расстраивайся, — утешаю я. — Бывает хуже.
Мы старательно морщим лбы и ломаем головы, но так и не придумываем, что может быть хуже.
— Ты ведь не поедешь в Клактон? — спрашиваю я, слишком хорошо помня, что было с Патрицией.
— В Клактон? — непонимающе переспрашивает Люси-Вайда.
— В дом матери и ребенка, чтобы отдать его на усыновление. Как Патриция.
Люси-Вайда обхватывает живот руками и яростно говорит:
— Не дождутся!
Я ощущаю легкий укол зависти к ее нерожденному ребенку. Впрочем, возможно, это голод, — по правде сказать, у меня уже голова кружится от голода, особенно когда я слишком резко встаю, предлагая Люси-Вайде принести ей что-нибудь со стола. Она белеет от одной мысли о еде, и я, шатаясь, иду к столу в мечтах о булочке. Но едва я успеваю обойти свадебный торт, как мне преграждают дорогу
— Ну что, Руби? — холодно говорит одна из них.
Этот загадочный вопрос висит в воздухе между нами, все тяжелея, пока я пытаюсь подыскать подходящий ответ.
— Что? — беспомощно спрашиваю я после паузы.
Одна близняшка слегка вздергивает голову, и я вижу родинку под подбородком — это опознание придает мне бодрости, и я налепляю на лицо улыбку Банти (где же Банти?!) и радостно говорю:
— Привет, Роза! Как поживаешь?
Она улыбается — в улыбке блестит торжествующий лед.
— Я, вообще-то, Дейзи, Руби.
— Но у тебя веснушка, — упрямо отвечаю я. — Я же вижу.
Вторая близняшка делает шаг ко мне и задирает подбородок, открывая точно такую же веснушку. О ужас! Мне хочется поковырять ее ногтем, — может, она ненастоящая, — но я для этого слишком труслива. Я перевожу взгляд с одной близняшки на другую в страшном смятении, словно только что провалилась в Зазеркалье и теперь не могу найти каминную полку, чтобы за нее уцепиться.
— Ну как, Руби, нравится тебе быть подружкой невесты? — спрашивает одна — та, что слева. Вопрос, кажется, с подвохом, но я не уверена, в чем подвох.
— Ну конечно, — подхватывает вторая — голосом гладким, как скольжение змеи, — тебя все жалеют. Наверно, поэтому тебя и выбрали.
— Жалеют… меня? — непонимающе повторяю я, хлопая глазами: сама эта мысль для меня ошеломляюще нова.
— Ну, ты же столько сестер потеряла, — говорит та, что справа, театрально взмахивая рукой.
— Потерять одну сестру, — вступает другая, — это еще можно списать на беспечность…
— …но трех, — без паузы подхватывает первая, — это несколько подозрительно, а, Руби?
— Боже мой, Руби, — говорит вторая, встряхивая прической цвета расплавленных лимонных леденцов, — что ты с ними со всеми сделала?
— Двух сестер, — слабо парирую я. — У меня только две сестры, и Патрицию я не потеряла, она вернется.
— Не будь в этом так уверена, — говорят они в идеальный унисон, но к этому времени я уже допятилась до другого конца зала и выбегаю в коридор в поисках спасения.
Где-то в холле орет телевизор: «…мяч в углу… Херст… голевой шанс…», [57] а потом раздается мощный рев, сразу в телевизоре и в телевизионной комнате, и диктор восклицает: «У обитателей королевской ложи на лицах улыбки!» Я открываю дверь, заглядываю внутрь и сквозь плотную пелену табачного дыма вижу почти всех свадебных гостей мужского пола — они исполняют военный танец дикарей, выкрикивая имя Мартина Питерса. Мне хочется остаться и посмотреть, но краем глаза я замечаю близняшку и бросаюсь в дамский туалет.
57
Джеффри Херст (р. 1941) — английский футболист, прославившийся в 1966 году хет-триком (три гола в ворота соперников) в финальном матче чемпионата мира (Англия — ФРГ).
В туалете я, к своему великому удивлению, обнаруживаю Банти. У нее слегка потрепанный вид — шляпа-барабан помята, туфли отсутствуют, и еще она до изумления пьяна.
— Ты пьяна! — ахаю я.
Она смотрит на меня мутными глазами и пытается что-то сказать, но слова растворяются в залпе икоты.
— Дыши! — командует голос из кабинки, после чего слышится шум спускаемой воды, и я с интересом жду — кто оттуда выйдет?
Это оказывается тетя Глэдис.
— Дыши! — снова командует она, и Банти послушно делает большой глоток воздуха и начинает им давиться. — Вот, сейчас все будет в порядке.