Музей Восковых фигур
Шрифт:
Он уселся против меня в кресло и налил себе и мне по полному стакану вина. Тут я заметил, что Тюрто имел вид человека, выпившего лишнее…
— Обыкновенно говорят, — продолжал он, — что нельзя гнаться за двумя зайцами, и человек, предавшийся музам, должен соблюдать умеренность; иначе ничего не достигнешь… Паганини составляет исключение… В ранней молодости он увлекался азартной игрой до того, что даже проиграл скрипку великолепного Гварнери, которую ему подарил в Ливорно один француз. Я с ним познакомился в одной таверне, когда без денег, без скрипки, он проклинал свое существование и говорил, что заложит свою душу черту, если его полюбит какая-нибудь знатная и красивая дама. И что же? Одна графиня не только его полюбила, а прямо-таки похитила и три года удерживала его в своем замке. За эти три года она до того ему надоела, что он опять клялся перезаложить свою душу, лишь бы ему вернули его скрипку… И что же? Скрипка вернулась (заметьте: неизвестно,
Не знаю, долго ли он еще говорил, но я не заметил, как он вышел…
Я безумно влюбился в маркизу, а она ко мне охладела. Я безумно сожалел, что, умея играть на скрипке, я не сделался виртуозом, т. е. не продался так же точно сатане, как Паганини… Я унизился до того, что на коленях объяснялся с маркизой, просил у нее в чем-то прощения, но мои мольбы были встречены вежливо, но холодно. Она скоро уехала под каким-то предлогом в поместье своей кузины, меня туда не пригласили, и я впоследствии узнал, что она направилась далее, на юг, чтобы вновь встретиться там с Паганини.
Я был в таком отчаянии, что не знал, что делать, и остановился на фантастическом плане заняться скрипкой, достичь такого же совершенства, как и мой соперник, и рано ли, поздно ли отомстить маркизе за отверженную любовь. Я вспомнил, что мой учитель Джиовани Коста, брат известного скрипача, долго живший в России, находится теперь в своем родном городе — Генуе, и решил туда к нему отправиться. Я скоро собрался и после долгого путешествия прибыл в Геную. Там у меня открылась рана, полученная мною на дуэли в Париже, и я не мог выйти из гостиницы, а должен был лежать. Мой бывший учитель сам ко мне приехал. Я ему обрадовался, как старому другу, и рассказал все, что было у меня на душе…
— Если бы вы, молодой князь, — сказал он, нюхая табак, — не были больны, я бы рассмеялся или бы рассердился за то, что вы потешаетесь надо мной, стариком, рассказывая мне какие-то пустые истории… В чем в сущности дело?.. Какая-то дама вас любила или показывала вид, что вас любит. Bene… А вы на это не обращали внимания, думая, что она всегда будет ваша, когда вы того захотите… Лошадь думает одно, а кто ее седлает — другое… Benissimo… Вдруг приезжает Паганини, артист действительно замечательный, и она в его влюбляется и даже за ним скачет… Удивительно, но возможно! Из ваших бессвязных рассказов я вижу, что игра этого человека вас потрясла, подействовала на те артистические струны, который еще звучат в вашем легкомысленном сердце, и вам стало жаль, что вы не учились как следует. С первого взгляда это все-таки пустяки… Но вы из-за этого даже едете сюда, в Геную, и ищете у меня утешения: это уже не пустяки… Ясно, что тут есть что-то таинственное, непонятное… Вас сглазили, и это сделал Тюр-то. Представьте, я его припоминаю. Это был такой злодей и iettatore… [7] Я его отлично помню в Неаполе: он был заколот кинжалом и все говорили, что он умер. Между тем, по вашему описанию, это он и, значит, он не умер… В заключение — я объясню вам ваше чувство: в вас проснулась адская зависть и адская ревность к той, которая никогда уже не будет такой, какой она могла бы быть, если бы Паганини не приехал, а вы не были бы дилетантом в любви, каким вы всегда были в нашем великолепном искусстве… Поэтому я вам советую забыть эту женщину, забыть любовь к ней, — любовью занимаются одни бездельники, — и отправиться путешествовать куда-нибудь подальше… Вы больны, и путешествие лучшее лекарство от вашей болезни. Пройдет время и все сгладится… Через сто лет все будем в раю, как говорят испанцы…
7
Человек, насылающий порчу, «с дурным глазом» (итал.).
1896 г.
ОНА
Это было зимой одного из революционных годов, когда каждый день приносил с собой вести о новых заговорах, покушениях, убийствах, арестах, вооруженных столкновениях и тому подобном. Естественно, что наши беседы с С-вым велись на разнообразные темы, соответственно переживаемым моментам, т. е. не только о самой революции, но и об явлениях, почти всегда ее сопровождающих, т. е. о повсеместных разбоях,
Служебное положение С-ова последнее время ставило его в весьма тяжелые условия; кроме постоянной опасности, он был завален работой и часто находился в разъездах. Поэтому я не мог претендовать на него за то, что он стал реже у меня бывать, хотя отсутствие такого интересного собеседника, как он, было весьма ощутительно в мрачные и тревожные дни, которые мы тогда переживали. Между тем, промежутки между его посещениями становились все продолжительнее и странное дело… он все менее и менее говорил о происходящих событиях, подробности которых ему были лучше известны, чем многим, а, напротив того, любил отвлекаться в сторону любви, чувств и загадочных движений человеческого духа… Я сильно подозревал, что С-ов, по необъяснимым для меня причинам, стал часто посещать разных кудесников, неожиданно нахлынувших в нашу столицу. Хотя он сам в этом не признавался, но только этим предположением я мог объяснить, что его рассказы становились все страннее и загадочнее, хотя, несмотря на их бессвязность, в них и было что-то интересное; при этом он нередко прерывал речь, не окончив рассказа, смотрел на часы, хватал торопливо шляпу и уходил не простившись… Я всегда замечал у него некоторые странности, но все-таки в общем он был скорее здоровым человеком. Последнее же время он заметно похудел и осунулся и часто, сидя у меня, задумывался… Перед последним посещением он пропадал целый месяц и за это время еще более переменился… На этот раз он заговорил о своей судьбе.
— Мне было предсказано, — сказал он, — что я буду любить трех женщин и что все они умрут необычной смертью…
— Кто же вам это предсказал?
— Это все равно… Но факт тот, что моя двоюродная сестра утонула, а Зинаида, как я вам уже рассказывал, погибла не так давно при самой драматической обстановке. Первая моя любовь была какой-то фантастической сказкой, а моя кузина — принцессой этой сказки… Она утонула в том самом пруду, на берегу которого, очарованные теплой, лунной ночью, мы первый раз поцеловались… У нее были глаза голубые и задумчивые, точно два глубоких горных озера… Зинаиду я полюбил прежде всего за то, что у нее были такие же глаза, только как будто еще синее и еще задумчивее… На ее портрете, прекрасно исполненном каким-то иностранным художником за год до ее смерти, особенно удались глаза… Он висит у меня в кабинете и при известном освещении эти глаза иногда оживают, загораются синим огнем. Я подолгу смотрел в них и, сливаясь с их взором, старался в нем прочитать те затаенные мысли, которые она не досказала мне при жизни…
После смерти этих двух женщин у меня ничего не осталось, что меня привязывало бы к жизни… О своем благополучии я совершенно не думаю; я весь отдался службе, а мои обязанности при князе отнимают у меня массу времени; мне некогда даже думать об опасностях, которым я иногда подвергаюсь… Когда же мне выпадают редкие свободные минуты, то отдых мой заключается в том, что я, сидя в мягком глубоком кресле, что-нибудь читаю или мечтаю…
— О чем?
— О таких вещах, в которых в обыденное время мы видим только один обман и заблуждение.
С-ов помолчал с минуту и потом продолжал:
— Уже довольно давно я стремлюсь освободиться от господства тела и сократить материальные потребности до минимума и, как это ни было трудно сначала, но последнее время я этого достиг и это заметно усилило деятельность моего духа… При обыкновенных условиях духовные силы человека далеко не все проявляются… В сущности же они только связаны, и поэтому никто не подозревает, насколько они могут быть могущественны. С течением времени я все более и более в этом убеждался… Чем более я подавлял свое телесное «я», тем более выступало вперед духовное, но так как моя воля еще не научилась сдерживать и управлять этой более могущественной частью моего существа, то это духовное «я» иногда, точно разбушевавшись, проявляло, совершенно помимо меня, свою особую силу…
— Например, в чем же?
— Прежде всего, в ясновидении… Например, во время завтрака у князя, я увидел за спиной генерала К*, смерть которого так всех поразила, фигуру в сером, которая, постояв, исчезла… Затем, когда К* нечаянно брызнул водой на свой сюртук, то водяные капли явственно покраснели, и хотя убийца был обнаружен полицией, но в этом деле, как теперь известно, была еще замешана какая-то женщина в «сером», которую так и не удалось разыскать… Я тогда же сказал князю, кто К* будет убит…