Музей Восковых фигур
Шрифт:
— А вот и наши казармы, вот это наш часовой стоит у денежного ящика, — говорил Адрианов. — А здесь наш ротный командир живет.
Затем черт промелькнул над какой-то саклей, около которой стояла арба с огромными винными бурдюками и дремали буйволы. Рядом, под освещенным навесом, несмотря на позднее время, что-то визжало и топотало; это играли зурначи, и совершенно пьяные люди в огромных папахах и с огромнейшими сизыми носами, съедая друг друга глазами, отхватывали лезгинку, припевая: «Лу-бо-о-в, что та-ко-ие, луб-о-о-в!»
— Да, любовь это, друзья любезные, —
Но они уже промелькнули дальше. Вдоль по косогору пронесся запоздалый джигит на маленькой, горячей лошади, похожий под своей растопыренной буркой на конус, под которым бренчало ружье, три пистолета, шашка и кинжал. Джигит был, видимо, выпивши и, почувствовав приволье, скакал очертя голову, сам не зная куда, колотя нагайкой единовременно лошадь и себя.
— Ишь жарит-то, — сказал Адрианов, — пожалуй, черта обгонит…
Черт усмехнулся, и всадник вместе с лошадью полетел в кручу, пустив в воздух самое отборное азиатское проклятие…
— Да, — сказал солдат, — ежели в темную ночь да так зря скакать, так оно тово…
Но они уже летели далее…
Повеяло холодом, и путешественники понеслись над ущельем. Густые облака, теснившиеся в нем, имели сверху вид реки с высоко вздутыми серыми волнами. Адрианова пробрал холод и захотелось есть.
— Мы теперь почтовым трактом летим, кавалер, — сказал черт. — Не хочешь ли передохнуть на станции, подзакусить на скорую руку, а я тем временем поправлюсь?
— Ну, коли расковался, так спускайся, — сказал Адрианов, — закусить я не прочь. Только смотри, чтобы все к сроку было. Да еще вот что: нашего брата в господский буфет не допущают, так ты меня на это время в барина обрати, да и сам как бы вроде моего собственного слуги явись, да и обделывай это в один момент; так что если я тебе скажу: «эй, ты, заплати», — так ты свое дело знай!
Черт сказал: «слушаюсь», и Адрианов неожиданно очутился перед большим станционным домом на Военно-Грузинской дороге.
Как раз за несколько минут до его прибытия, к станции подъехала большая дорожная коляска и из нее вылез важный генерал, в теплой шинели, надетой в рукава, затем толстая, важная барыня, в теплой бархатной кофте, а за нею выпорхнула легонькая, как коза, барышня, закутанная в белую бурку. Наконец с козел с трудом слез заспанный лакей, у которого ноги отказывались действовать от трех причин: от холода, от неудобного сиденья и большого количества вина, выпитого на всех станциях. Из подъехавшего сзади тарантаса с вещами вылезла красивая белокурая горничная.
— Брр… как пробирает! — сказал генерал. — Это большое неудобство в дороге. А какая бы это была прекрасная страна — Кавказ, если бы в ней не было этих гор!
— Ах, папа, что вы? В горах-то вся и прелесть! А нет ли тут разбойников?
— Какие тут разбойники! — возразил генерал. — Никаких тут разбойников нет и не может быть.
Затем вся компания вошла в общую комнату, в углу которой дремал бледный и худой армянин.
Только что генеральская семья уселась за столом в ожидании ужина, как вошел
Поклонившись всей компании и сказавши: «хлеб да соль!», Андрей Адрианов уселся на другом конце стола и стал уписывать за обе щеки все, что ему ни подавали.
Генерал, решив, что очень приятно встретить русского купца на Кавказе, завел с ним разговор.
— Вы, конечно, не здешний? — сказал он.
— Никак нет, ваше превосходительство! — гаркнул Адрианов, вскочив и вытянув руки по швам.
«Какой, однако, почтительный купец», — подумал генерал.
— А я еду принимать N-скую дивизию, — продолжал он. — Гм… А вы чем торгуете на Кавказе?
Адрианов выпил водки и стал объяснять генералу, что он занимается казенными подрядами и поставляет в войска всякую всячину: солдатское сукно, нефть, сапожный товар, поднаряд, караульные будки, нагайки, вино, махорку, кишмиш, ключи для каптенармусов, эполеты, бубенный инструмент… Адрианов стал бы врать еще более, если бы черт не положил конец этой беседе.
Полная генеральша загляделась на черта и почувствовала к нему необыкновенное влечение. За тем, неизвестно по какой причине, стул под нею подломился, и она с криком: «проклятый Кавказ!» полетела кверху ногами. Бледный армянин бросился ее поднимать, все засуетились кругом, а тем временем Адрианов вышел в коридор. Мимо его промелькнула, стрельнув в него глазами, генеральская горничная.
— Как вас зовут? — спросил Адрианов, ткнув ее слегка пальцем в бок, что изображало комплимент.
— Дашей. А вам на что?
— Когда буду в ваших местах, уж позвольте вас навестить. Я к вам с гостинцем приду.
— Милости просим: да вы обманете?
— Зачем обманывать?
— А вас как звать?
— Андрей Адрианов.
— Ну, хорошо; так до свиданья. Смотрите же, торопитесь приходить, а то за чумазого замуж пойду. Счастливый вам путь, кривая дорога… Хи, хи, хи!
И она прошмыгнула в комнату, отведенную для генеральши, а Адрианов посмотрел ей вслед, почесал затылок и пробормотал:
— Ведь какая девка-то: сладкая! Ведь, ежели сравнить с той, так оно тово…
Но в это время черт его подхватил, и оба помчались далее на север.
Стрелою неслись они чрез закутанный в тумане ночи северный Кавказ, холмистые долины Малороссии, а черт летел все далее и далее.
— Эка страна-то, Россия! Сколько это нужно сапогов переменить, ежели примерно от Капказа и до Белого моря…
А черт летел все далее. Удивленно смотрели звезды и месяц, как рядовой 15*-го полка без всякого зазрения совести несется выше облаков. Наконец полет замедлился. Раздались ночные колотушки, запахло водкой, и Адрианов очутился у дверей родного кабака. Во всех избах было темно, и лишь собаки выли, почуяв нечистого. Только из окон кабака и щелей плохо припертой двери светился огонь.