Музей Восковых фигур

Бежецкий Алексей

Рядовой 15*-го пехотного полка Андрей Адрианов стоял на часах у интендантского склада. Первую смену он отстоял еще днем. После этого он обедал в караульной комнате, потом послушал удивительную историю про рыцарей Фор-тинбраса и Сефемора и про колдуна Мерлина, которую читал вслух унтер-офицер и, наконец, крепко заснул и спал до тех пор, пока опять не пришлось идти на часы. На этот раз пришлось стоять глубокой ночью…

Дело происходило в Закавказье. Южная темная ночь прикрыла все окрестности. Черные тучи тянулись со стороны гор. Луну по временам заволакивало и по местности скользили странные, причудливые тени. Постояв несколько времени на месте, Андрей Адрианов почувствовал,

что глаза смыкает дремота, а по спине пробегает дрожь от ночного холода. Тогда он стал ходить взад и вперед мерным шагом, рассеянно поглядывая то на черные, поросшие кустарником, края обрыва, то на осыпавшуюся стену неуклюжего каменного ящика, изображавшего интендантский склад. Чем более он ходил, тем более его утомляло его ружье. Сначала он держал его на левом плече, потом на правом, и чем дольше ходил, тем чаще делал эту перекладку, и с каждым разом ему казалось, что к весу ружья прибавлялось по фунту. Таким образом, через полчаса ружье весило уже около пуда. Затем он стал носить его уже под курок, заложив руки в рукава. Облака все более надвигались и в горах по временам вспыхивала молния, ничего не освещая. Адрианов вспомнил чтение про колдуна и ему стало немножко жутко… В это время вдали показался обход. Адрианов оживился, и ружье сразу стало весить пять фунтов.

— Кто идет? — крикнул он.

Вдали показалась странная фигура в огромнейшей папахе.

— Кто идет? — повторил Адрианов.

— Это я, кавалер, — черт…

— Черт, стой! Что пропуск?

При этом часовой хотел приложиться, но приклад точно прирос к земле. Ружье сразу потяжелело, точно в нем было пудов десять. Глаза у неизвестного светились, как у волка, а из носу шел дым. Сзади извивался длинный хвост. Дело выходило плохо…

«Должно быть, и взаправду черт!» — подумал Андрей.

У черта была странная голова: не то песья, не то ослиная, с огромным кривым носом.

— Ты меня, кавалер, не бойся, я тебе зла не сделаю и в покое тебя оставлю, только с одним условием…

— Никаких я твоих условиев не желаю. Разве не знаешь, дьявольское отродье, что на часах разговаривать солдату нельзя?

— А я вашего устава знать не хочу! Ежели ты со мной не поладишь, так я тебе всякую пакость причиню…

Захотелось Андрею Адрианову перекреститься, но рука прилипла к погонному ремню, а в голове начало мутиться…

— Что же тебе от меня надо?

— А хочу я таким же кавалером быть, как и ты… Поэтому мне надо вашу солдатскую науку произойти и военное звание заслужить…

Адрианов приободрился.

— Дурак, ты, как я погляжу, хоть и черт, — сказал он. — Ты думаешь, что дело такое, что тяп-ляп и готов корап. Я, брат, шесть месяцев эту науку происходил, и сколько мне всякого гостинцу влетело, пока я научился, а ты эдакое мудрое дело, нечистое рыло, хочешь в один час произойти!

— Уж ты только меня научи, а в остальном не сумневай-ся. А я тебе за это всякое уважение окажу.

— Ну, ладно, что с тобой поделаешь; становись; только доставай ружье, а своего я дать тебе не смею.

Черт моментально откуда-то достал ружье. На свое мохнатое тело он напялил солдатскую шинель, которую стянул тут же, в интендантском складе.

— Эко рыло! — сказал Андрей Адрианов и сплюнул.

— Да ты, кавалер, не смейся надо мной; кажется, я по форме.

— Ну, нечего делать, — сказал Адрианов, — сделаю тебе учение… Смотри не обижайся, если я тебя сгоряча поправлять начну; только ты сначала мои руки от своего дьявольского наваждения освободи.

— Ты уж только меня выучи, а уж я все от тебя стерплю.

— Ну, бери свое ружье; становись в будку!

— Зачем же в будку? — спросил удивленный черт.

— А

затем, чтобы тебя никто не видел со стороны, да и обычай у нас таков, чтобы рекрутов в будке учить.

Нечего делать, стал черт в будку и по команде «смирно!» изобразил на своей морде необыкновенно серьезное выражение.

За каждый неловкий прием Адрианов поправлял черта кулаком под подбородок; бедному черту в будке было очень тесно, и наука ему доставалась не легко. Сначала Адрианов учил его стойке и поворотам; но когда дело дошло до ружейных приемов, то некоторых из них он никак не мог выполнить, ибо ружье упиралось в крышу будки; черт положительно выбился из сил.

— Ну, служивый, спасибо за науку, — сказал он, — на первый раз достаточно…

— Ну, нет, брат: учиться так учиться; еще с полчаса я тебя поманежу!

Черт не соглашался и хотел уже выскочить из будки и удрать, но Адрианов взял и перекрестил будку. Черт завизжал благим матом.

— Что ты визжишь? Ты эдак всех часовых переполошишь. Сиди смирно; вот, когда смена придет, я тебя сдам по принадлежности. Ах, ты, анафема! Вот, не будешь смущать более нашего брата.

Черт присмирел, но через несколько времени стал вкрадчивым голосом и на разные лады умолять солдата, чтобы он отпустил его на волю.

— Ну, что тебе за сласть, служивый, если я свободы лишусь? Ведь таких чертей, как я, на земле гуляет видимо-невидимо… Да еще в аду их целая тьма наготове сидит… Ведь на каждого солдата нас существует по несколько штук, а на баб и на генералов и еще того более… Положишь ты на меня запрет или нет — все равно — лучше не станет… Отпусти ты меня лучше на волю, и за это все, что хочешь, все я для тебя сделаю, только отпусти меня, служивый; отпусти ты меня, ваше высокоблагородие!

В воображении Адрианова мелькнуло свежее лицо белокурой девушки; блестящие серые глаза ласково взглянули ему в сердце, и звонкий смех задрожал в его ушах. Родные избы в тени берез и лип, черный бор, золотой верх сельской церкви и даже родимая река, как огнем, блеснули под лучами полуденного солнца…

— Ну, ладно, — сказал Адрианов, — отпущу я тебя, но только с уговором. Сейчас же свези меня в наше село; хочу я посмотреть, что моя невеста делает; но чтобы к смене быть назад и сделай так, чтобы никто не заметил, что я с поста отлучился…

Нечего делать: черт согласился.

Намалевав своим дьявольским пальцем на интендантской стене часового, он согнул спину и сказал:

— Ну, полезай мне на плечи, служивый, только смотри, не обмани, отпусти в срок…

Адрианов распустил погонный ремень у ружья, забросил себе ружье за плечи и вскочил верхом на черта.

— Ну, трогай, что ли!

Черт взвился над складом, как ястреб, так что Адрианов успел только схватиться за рога и вскрикнуть: «ух!» Но так как солдат ничему не удивляется, то и он немедленно привык к новому положению и, устроившись поудобнее, вынул из кармана трубку, зажег и так затянулся, что даже искры посыпались во все стороны, а табак был такой крепкий, что черту показалось, что ему засунули в глотку огромный булыжник.

II

Черт летел с быстротою молнии; но вследствие своего лукавства он летел не прямо, а то вздымался наверх, прорываясь сквозь облака, то спускался вниз и извивался между деревьями и строениями. Делал он это из присущего соблазнителю рода человеческого обыкновения совать свой нос повсюду, а отчасти и потому, что черта поминают во многих местах и во всякое время, и он из вежливости хочет показаться там, где его звали; и те места, куда обращался любопытный взор дьявола, немедленно освещались: это искры, летевшие из трубки Адрианова, разгорались, точно звезды…