Муж в наказание. Наследник любой ценой
Шрифт:
– Не страшно. Ты хотя бы попыталась, – к моему удивлению, спокойно отвечает.
Отбрасывающая тень от лампы делает его черты лица мягче, но тем не менее внутри себя я не ощущаю никаких изменений. Я всё так же опасаюсь его. И чтобы не сидеть обездвижено от его взгляда я беру с тарелки брускетту, надкусываю её. С трудом проглатываю, так как кусок теперь в горло не лезет.
– Не буду ходить вокруг, да около. Спрошу напрямую, – говорит он после мучительно долгой паузы, откупоривая бутылку изысканного напитка. Наливает в мой бокал, хотя был в курсе, что я не пью. – Зачем
– Что? – чуть ли не давлюсь я куском, вставшим поперёк горла. – Это ведь ты меня сюда привёз.
– Я не об этом месте. Зачем ты пришла на кастинг?
С огня, да в полымя. Вот так сходу мы подобрались к самой сути. Аппетит пропадет сразу же, стоит вспомнить истинную причину моего необдуманного поступка.
– За тем же, за чем и все остальные – найти свою любовь.
Эмир надменно хмыкает, будто счёл мои слова чушью. А это и есть чушь редкостная.
– А ты разве веришь в любовь?
– Верю, – сглатываю тугой комок в глотке. – Есть какие-то сомнения?
– Я изучил анкеты каждой из вас, и могу сделать из этого вывод, что ты здесь лишняя.
– Почему это? Я что, хуже остальных?
Уголки его губ едва заметно напрягаются.
– Нет, но и не лучше, заметь, – так просто он макает меня лицом в грязь.
– Тогда зачем ты выбрал меня? Зачем нужно было кататься по всему миру, чтобы набрать себе одинаково фиговых баб? Тебе что, совсем заняться нечем было? Так давай я тебе подскажу, куда направить своё состояние! – рассвирепев, я сама не замечаю, как начинаю повышать тон, а Эмира это только веселит. – В мире столько голодающих, а ты тратишь кучу денег на устрицы и сельдь под шубой, которая даже не сельдь, а чёрт-те что!
– Это всё? – сморит на меня с усмешкой, спокойно потягивая воду из бокала.
– Не всё! – обиженно складываю руки на груди и разворачиваю от него голову, сдувая непослушную прядь волос с лица. – Но я на этом закончу, пожалуй.
– Отлично! А теперь слушай меня внимательно, – снова слышу приказ, не терпящий неповиновения. Я разозлила его. – Я облетел весь мир, чтобы ты в итоге сидела здесь и давилась сраными устрицами. Три месяца своей жизни я убил на то, чтобы найти именно тебя и привезти в этот чёртов особняк! И ты даже представить себе не можешь, как я жил все эти месяцы и через что мне пришлось пройти. Так что помалкивай лучше в следующий раз.
Глупости какие. Цену себе набивает, не иначе.
– А будет ли этот следующий раз?
– К сожалению, – будто ему тоже не доставляет это удовольствия.
– Почему ты думаешь, что я не верю в любовь?
– Потому что её не ищут на кастингах.
– Ты же ищешь себе любовь на кастинге.
– Не любовь я искал.
– Тогда что же?
– Прощения.
Неожиданно наш разговор прерывает охранник. Из обращения я могу разобрать, что речь ведётся о каком-то господине Каплане.
Эмир встаёт, ждёт, когда охранник развернётся к нам спиной, а потом говорит мне вполголоса:
– Прощение нужно заслужить. Подумай, что ты можешь сделать, чтобы заслужить моё прощение.
Я раскрываю рот, озадаченно провожая его удаляющуюся фигуру.
За что мне просить прощения?
Это дурдом какой-то.
Я думала распутаю этот запутанный клубок, но он на моих глазах запутался так, что мне и жизни не хватить справиться с этим.
8. Кто есть кто
День за днём я безвылазно нахожусь в отведённой мне комнате. Здесь я занимаюсь одним и тем же делом – независимо от времени суток я пребываю в глубочайшем отчаянии, которое теперь способно раскрасить яркие краски за окном в мрачные тона.
Море больше не радует. Солнце больше не греет меня. Всё в одночасье стало пустым и безликим, а сама я превратилась в груду развалин. Именно так я ощущаю себя в последнее время.
А чтобы совсем не потеряться во времени и не сбиться со счёта, на деревянной спинке кровати я делаю зарубки маникюрными ножницами. Один зарубок равен одному дню заточению. Таких отметок набралось аж пять штук. Пять дней я сижу взаперти, а белый свет вижу только из своего балкона, но складывается впечатление, что это только начало. Совсем скоро меня лишат и света белого.
Что происходит?
Это ведь конкурс, но разве в условиях конкурса не должны принимать участие все конкурсантки? Или меня уже списали со счетов?
Если так, то какого чёрта я всё ещё здесь?
Как по часам ровно в полдень замок прокручивается и дверь с той стороны открывает всё та же женщина, что и в предыдущие пять дней.
Она то ли немая, то ли ей запрещено со мной разговаривать. Сколько бы я ни пыталась обратиться к ней, единственное, что она могла – поставить поднос с едой у моей кровати и бросить на меня сочувственный взгляд, тяжело при этом вздохнув. Мы обе рабыни в этом доме, в нас лишь одна разница: она по доброй воле прислуживает этому господину, я же прислуживать ненамерена.
Скорее всего, она одна из немногих, у кого в этом доме имеется элементарное чувство сострадания, ведь она одна из немногих, кто знает, какая судьба меня ждёт дальше.
Эта мысль который день не даёт мне покоя.
Как обычно женщина проходит до кровати, к которой я уже, наверное, приросла. Она ставит поднос на тумбу, а я стараюсь не смотреть на неё. Не хочу своим унылым видом ставить эту милую женщину в неловкое положение.
Я жду того момента, когда она скроется, чтобы в очередной раз убедиться в том, что мне принесли баланду вместо нормальной человеческой еды. Но вместо того, чтобы уйти, женщина вдруг обращается ко мне, чем вынуждает меня вздрогнуть.
– Дочка, как поешь, можешь выйти на прогулку, – её голос как звук двигателя старого трактора – грубый и громкий. Или мне просто так кажется. Я уже успела отвыкнуть от людского голоса.
На прогулку, – мысленно повторяю, думая, а не показалось ли мне.
На прогулку. Самой смешно. Словно преступнице разрешили погулять в расплату за хорошее поведение.
Женщина выходит из комнаты, на сей раз оставив дверь открытой. Я тут же выливаю помои в унитаз, что должны были быть супом. Заставляю себя съесть лишь лепёшку и утрамбовать её безвкусным чаем.