Муж, жена и сатана
Шрифт:
Так вот, это и было ненормальным. Неизвестно, каким путем заслав на ее почтовый адрес это забавное письмо, Лёвка не мог бы разговаривать так, как он говорил с ней сейчас. Непременно выдал бы себя, хихикнул или прыснул по неосторожности. Врать у него всегда получалось неважно, особенно с ней. А тут… ни намека на шутку. Очень странно, ну просто очень. И главное, когда успел? Выходит, заготовил заранее, еще до установки сети? Да быть такого не может, это про кого угодно история, только не про мужа. В этот момент ей еще не стало страшно — пока длилось ощущение удовольствия и маленького праздника освоения нового для себя пространства, с его разумом, логикой и непривычным удобством для головы и рук. Однако легкий, неопределенной
«…В тот же день я переместился к вам на Зубовку, как изволите именовать вы место вашего проживанья. И уже обитая подле вас и стараясь не причинить вашим домашним излишнего беспокойства, первым делом решил я обозначить как-то свое присутствие. Каким образом удастся мне, привлекши ваше вниманье, выйти на прямое общение, я, признаться, тогда не ведал. Да и кроме того, не имел пока я надобного инструментария для общения с вами, княгиня. Однако, приложив усилия, изыскал-таки я способ материального воздействия на предметы, что и открыло мне путь к последующим шагам. Каковые я и предпринял, порой изводя вас и близких вам существ — о, как же я знаю это! — своим присутствием в вашем безукоризненно порядочном и восхитительно дружном семействе…»
Внезапно из коридора раздался истеричный лай Черепа. Оскалившись, он стоял перед открытой дверью в спальню, где за письменным столом сидела Ада, однако не решался войти. Просто, дрожа всем телом, лаял в воздух, успевая в промежутках между всплесками лая жалостно скулить.
— Черепок, прекрати сейчас же! — Ада поднялась, подошла к двери и прикрыла ее со своей стороны. Пока шла обратно, в компьютере тренькнуло. Треньк, как объяснил ботаник, означал поступление нового письма. Так и было. Письмо лежало в почте, с тем же многоточием вместо имени отправителя. Ада непроизвольно вздрогнула. Что-то начинало не сходиться. Вроде было все еще смешно, но уже не так, по-другому. Тем более что Лёвка в это время ехал на станцию либо все еще ждал буксира. Она подтянула мышку ближе к себе и, подведя курсор, нажала кнопку. Письмо открылось.
«Сейчас я рядом с вами, княгиня, вы можете говорить, я вас услышу. Я успел переместиться в эту обитель за то короткое время, пока вы пребывали в сомнениях относительно фигуры отправителя. Впрочем, так оно и должно быть. Ответить вам словом я не сумею, нет у природы покамест силы такой, чтоб научила меня в теперешнем моем состоянье извлекать из себя звук. Однако же действием я могу засвидетельствовать свое в эту минуту у вас пребывание. Прошу вас теперь же назвать любое число, какое бы вы хотели услышать от меня для испытания моих слов. Проговорите это число громко и явственно. Я тотчас же отзовусь. Другое мое посланье отошлю вам скоро, надеюсь, не заставлю вас пребывать в ожидании дальше завтрашнего утра. Вместе с тем, полагаю, дать вам время, сударыня, чтобы уложилось в мыслях ваших это новое осознание вещей непривычных для вашего щедрого ума — тех, какие располагаются против видимой части натуральности и естества, однако же — существующих, как вы сможете увериться, и никак не противных тому самому естеству.
Остаюсь в надеждах на будущую вашу ко мне благосклонность, Ваш незваный гость, Н.В. Гоголь, литератор.
P.S. Мой E-mail: dusha@gogol.net
— Душа-гоголь-нет… — пробормотала Ада, неотрывно глядя на сочетание латинских букв, составляющих адрес электронной почты. Теперь уже это было больше, чем обычное, случайно засланное письмо в одну сторону. Интересно только, чей это адрес конкретно — явно, что не Лёвкин на стороне. Да и труда не стоит догадаться, что отправитель просто ловко пользуется провайдером «gogol.net», чтобы добавить интриги в
Однако, чтобы окончательно уже отбросить всяческую глупость, никак не дававшую Аделине Юрьевне сосредоточиться и вернуться в состояние, привычное для субботнего утра, с его расслабленным лежанием в ванне, неспешным завтраком чуть выше допустимых калорий и медитативным кофепитием на кухне в славном одиночестве… — чтобы ко всему этому приступить, наконец, пока Лёвки нет дома, Адка, отдав должное юмору и филологическим изыскам неведомого автора, тему эту решила закрыть и оставить до возвращения мужа, чтобы вместе потом посмеяться чьей-то дурацкой выходке. Она развернулась к двери на стуле-вертушке, повела затекшей шеей влево-вправо, потянулась корпусом, изогнув спину до хруста в центре позвоночника, и не слишком отчетливо, да и не так громко, как было прошено в письме, ленивым голосом протянула:
— Ну, допустим, чет-ы-ре… И что дальше?
А дальше — случилось. Произошло то, чего Аделина Юрьевна Гуглицкая, урожденная княгиня Урусова, совершенно не ожидала. Ручка, та самая помойная дверная ручка на двери спальни, внезапно опустилась и поднялась. Ровно четыре раза. И все затихло…
Ада оставалась сидеть, где сидела, однако почувствовала вдруг, как сиденье под ней против ее воли начинает делать непроизвольный поворот влево. Или нет, вправо — она даже не смогла сразу сообразить, куда. Как и остального всего не понимала вообще — что, собственно, происходит. Ручка — и она это видела своими глазами — совершила четырехкратное опускание сразу вслед за тем, как она отдала этот дурацкий приказ!
— Стоп… стоп… стоп… — внезапно пробормотала она, обращая эти невольно выдавленные гортанью слова то ли к себе самой, то ли неизвестно к кому, кто, вероятно, находился сейчас рядом. Она тряхнула головой, пытаясь сбросить оцепенение, и тут же, смастерив на лице кривую улыбочку, запустила в воздушное пространство следующее предложение к незваным темным силам:
— Ну, хорошо, а если, скажем, восемь? Слабо?
Как и в предыдущий раз, в этом случае слабо так же не оказалось. Чугунная дверная ручка, очищенная Лёвкой от ржавчины и отдраенная чуть не до блеска, отсчитала ровно восемь последовательных подъемов-опусканий, не нарушив правильности счета и окончательно замерев после восьмого раза.
Аделина молчала. Умолк и Череп, бесшумно уползший к себе на коврик сразу после того, как ручка начала вести себя, не согласуясь с природой вещей. И Гоголя не было слышно. Начиная с самого утра, он еще ни разу не дал о себе знать. Лишь Прасковья вяло погромыхивала на кухне предстоящим завтраком.
Ада продолжала безмолвствовать, тупо уставившись на ручку. Она уже знала — и знание это шло от спины, от самой середины хребта — что с этой минуты жизнь ее больше не будет той, какой была прежде. Что сейчас… вот сейчас… произойдет то, чего происходить не должно, потому что так не бывает, но вне зависимости от ее мнения все равно случится. С ней, с чертовой княгиней Урусовой.
Ее снова кольнуло в позвонок. На этот раз сильней, чем было до этого, — будто середину позвоночника поддели снизу заточенным концом Лёвкиной алебарды и грубо нажали. Однако это не было болью в чистом виде, скорее это прежний холодок, успевший разом перерасти в чувствительный холод, сменился уже на что-то горячее и острое.
Чувство было неясным и тревожным. Резко возникшая у лодыжек мелкая отвратительная дрожь, пройдясь по икрам, начала стремительно перемещаться вверх, цепляя по пути кожу бедер, ладони рук, верх лопаток, шею. Достигнув лица, она задела левую щеку и заставила дважды дернуться правое веко. Ада дважды резко сжала и распустила кулаки. Сделала пару глубоких вдохов-выдохов, встряхнула кистями рук. И задала вопрос виновнику того, что происходило у нее на глазах: